Нам удавалось поддерживать в ней жизнь.
Майка немного тревожила прямая линия на кардиомониторе, и он попросил Брайана еще разок включить баллон-насос. На мониторе промелькнул слабый импульс, но на кровоток он никак не повлиял. Что ж, пульс сейчас был гораздо менее важен, чем нормальный кровоток.
По тем временам это было полным откровением. Систола и диастола всегда считались чрезвычайно важными, и их требовалось постоянно измерять. А если давление падало, его нужно было тут же повысить. Однако с прямоточным насосом все обстояло по-другому. Чем ниже было давление, тем легче ему было работать. Когда же давление поднималось, подача насоса падала. Это противоречило привычной логике, и нам еще предстояло к этому привыкнуть.
Каждая клетка нашего тела нуждается в насыщенной кислородом крови, несущей в себе глюкозу, белки, жиры, витамины и минералы, и не имело значения, пульсирует она при этом или просто течет. Главное, чтобы было кровообращение.
Было почти восемь утра, и солнце ярко освещало дремлющие шпили. Я оставил Кацумату закрывать грудную клетку и отправился предупредить персонал отделения интенсивной терапии о том, что скоро к ним поступит пациентка. Я сказал, что в следующие двенадцать часов – критический период для Джули – у нее не будет пульса, а среднее значение кровяного давления 70 миллиметров ртутного столба совершенно нас устроит. Почки отказали, так что в течение нескольких дней понадобится делать диализ. Кроме того, кожа девушки слегка пожелтела, поскольку печени тоже пришлось несладко. Фактически, к моменту, когда примчалась «Скорая» из Лондона, в соответствии с большинством критериев Джули была мертва. Теперь же мы надеялись, что она будет жить. Неплохо, да?
Дезире Робсон, старшая медсестра, поинтересовалась, говорил ли я уже с близкими пациентки. Они сидели в комнате для родственников: мама, папа и младшая сестренка, измотанные после ночного переезда по югу Англии. Встретили их тепло и то и дело подливали чаю, но они все равно ожидали дурных вестей.
– Идите и расскажите им, что творится, – приказным тоном велела мне сестра. – Праздновать будем потом.
А я не знал, что им сообщить. Как вам, например, такое: «Вашу драгоценную дочурку привезли слишком поздно. Мы думали, что она умерла, несмотря на вентиляцию легких и баллон-насос, но все-таки решились поставить ей нелицензированный американский прибор, прежде показавший себя совершенно бесполезным. По сути, мы вернули ее из мертвых. Если, конечно, ее мозг все еще работает». Так звучала горькая правда.
Я зашел в унылую комнату ожидания, где часы неизменно показывали пять. Три опущенные головы, ладони на коленях. Все одновременно подняли на меня глаза, и по взглядам стало понятно: хотя родные Джули и не имеют представления о том, кто я такой, они знают, что я пришел сообщить им плохие новости. А потом они заметили мое выражение лица. Под подбородком у меня болталась маска, а ботинки были залиты кровью, но выглядел я довольным: на моем лице отсутствовало то льстивое натянутое сочувствие, которое свойственно врачам, когда те собираются сообщить плохие новости. Джули была по-прежнему жива – чем не чудо науки?
Я не стал вдаваться в подробности и объяснять, что мы использовали новый, еще толком не испробованный прибор, который прежде никому не смог помочь. Медсестра реанимационного отделения, приставленная к Джули, подкралась ко мне сзади – как раз вовремя – чтобы послушать, что я собираюсь сказать. Дело в том, что медсестры ненавидят, когда я предполагаю, что все будет хорошо. Они хотят, чтобы я с серьезным видом рассказывал близким о критическом после-операционном периоде – на случай, если что-то пойдет не так. Им не нравится чувствовать на себе слишком большой груз ответственности.
Итак, я сказал родным Джули только то, что использованный насос поддерживает в ней жизнь и что нам очень повезло. Насос прибыл из Штатов всего за два дня до операции, и мы распаковали его, когда Джули уже подключили к аппарату искусственного кровообращения.
– Каковы ее шансы? – спросила мать Джули.
Мы надеялись, что прибор поможет девушке дожить до пересадки сердца, – так я ответил. Мы не были трансплантационным центром, но я собирался обо всем договориться. И вряд ли стоило упоминать, что через три дня меня ждали в Японии.
На этом я покинул комнату ожидания. Мне сказали, что Майк и Кацумата уже закончили и что родители вскоре смогут увидеть Джули. Хотя для них зрелище будет печальное: к миниатюрному телу вело множество трубок и было подключено всевозможное оборудование. Но это всяко лучше, чем видеть дочь – мертвенно-бледную, с размякшими холодными руками и синяками на губах от трахеальной трубки – на столе в морге. По своему опыту я знал: все что угодно было предпочтительней.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу