Стивен Уэстаби - Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Они знали, что я регулярно оперировал в прямом эфире для других хирургов, причем не робел перед публикой и держался уверенно. Если я соглашусь, то с администрацией больницы обо всем договорятся. В те годы у нас был директор, который действительно общался с коллективом, – приятный малый, регулярно покидавший свою башню из слоновой кости, чтобы встретиться с рядовыми сотрудниками. Я не сомневался, что он даст добро. Мне оставалось только предупредить близких о том, что по вечерам я буду возвращаться с работы в сопровождении съемочной группы, которая будет встречать меня утром, да еще и возьмет у них интервью. Каково это – жить вместе с кардиохирургом? Хороший вопрос!

Вскоре присутствие съемочной группы за спиной стало для меня нормой. Операторы сняли множество операций. Недоношенные дети с отверстием в сердце; молодые люди с синдромом Марфана, нуждавшиеся в серьезном хирургическом вмешательстве; дама средних лет, которой в пятый раз заменили аортальный клапан… Последняя операция выдалась особенно сложной и затянулась на сутки. Объектив камеры бесстрастно зафиксировал, как все вышло из-под контроля, но пациентка тем не менее выжила. Стоит ли говорить, что этот материал пустили в эфир.

Оператор снял, как я бегаю с Марком и смотрю, как Джемма играет в гольф за Кембриджский университет. Между тем прошло несколько месяцев, а подходящего кандидата для «Джарвика-2000» всё не было. В конце концов я позвонил Филипу Пул-Уилсону в Королевский госпиталь Бромптон. Меньше чем через неделю он подобрал идеального пациента – обаятельного шотландца пятидесяти восьми лет, которому в Глазго уже отказали в пересадке сердца. Джим Брэйд во многом напоминал Питера Хоутона. Он был при смерти, но отчаянно хотел прожить достаточно для того, чтобы увидеть, как его дочка оканчивает университет и выходит замуж. Однако часы неумолимо тикали, и стало понятно, что долго он не протянет.

С тех пор как Джима обследовали в трансплантационном центре, прошло немало времени, а нам требовалась актуальная информация о его состоянии. Филип привез его из Шотландии и положил в Бромптон. Нужно было повторно провести двустороннюю катетеризацию сердца, сделать подробную эхокардиографию и множество анализов крови. Я прекрасно понимал, что все это делается на деньги благотворительных фондов. Государство не собиралось выделять ни копейки – оно списало Джима со счетов, равно как и Питера и многих других. Я был его последней надеждой.

Когда государство списывает человека со счетов, его единственная надежда – благотворительные организации и профессиональный врач.

В Глазго не ошиблись: Джим действительно неподходящий кандидат на пересадку сердца. Давление в легких было слишком высоким, хотя правый желудочек сердца успел привыкнуть к этому. Проблема была с левым желудочком. Джим страдал тем же заболеванием, что и Питер, – дилатационной кардиомиопатией. Кроме того, почки работали недостаточно хорошо, чтобы справиться с иммунодепрессантами, которые необходимы при пересадке органов. Вспомогательная желудочковая система могла взять на себя функции отказывающего левого желудочка. Более того – она могла даже помочь сердцу восстановиться. Вероятно. Эхокардиограмма показала, что состояние сердца критическое. Сейчас или никогда. Мы не могли рисковать и отпускать Джима домой в Шотландию.

Я повел оживившуюся съемочную группу вниз по Фулхэм-роуд, чтобы встретиться с Джимом и его женой Мэри. Из Бирмингема приехал Питер Хоутон – он был в отличной форме. Питер продолжал активно собирать деньги, чтобы мы могли спасти жизнь другим людям. Прошло почти четыре года после того, как ему вживили искусственное сердце, и он приближался к мировому рекорду продолжительности жизни с подобными устройствами. Он искренне обрадовался возможности проконсультировать Джима и Мэри и сделал это профессионально. Ему нравилось чувствовать себя частью команды.

Как и следовало ожидать, Джим и Мэри нервничали, однако прибор их впечатлил и они были готовы приступить к делу. К тому же Джим, как человек харизматичный, прекрасно подходил для телевидения. Передвигался он с трудом – еле-еле переставляя ноги, согнув голову и жадно глотая ртом воздух; нос и губы были синими. Разговаривал он тоже через силу, но все равно отпускал шутки на камеру.

Мне было приятно снова очутиться в Бромптоне. Большинство членов кардиореанимационной бригады, с которыми мы проводили первые операции в Оксфорде, уже там не работали, и я предложил Филипу прооперировать в Лондоне, идея ему очень понравилась. Прежде всего нужно было договориться со старшим хирургом, профессором Джоном Пеппером. Он с радостью согласился помочь, так что мы запланировали операцию на следующую неделю. Роб Джарвик пообещал в ближайшие дни привезти насос из Нью-Йорка, а Эндрю Фрилэнд, мой оксфордский коллега, должен был помочь с установкой разъема в черепе.