Меир Шалев - Голубь и Мальчик

— Что с тобой? — удивилась кладовщица. — Ты сегодня какая-то не такая. Осторожней, ты сейчас разобьешь мне здесь что-нибудь. Что ты там ищешь?!

— Шприц… Мне нужен шприц… — запинаясь, проговорила Девочка.

Ее руки вытаскивали ящики, шарили в них и сбрасывали на пол, и вдруг она закричала:

— Мне нужен шприц и мне нужна ложка! Ты что, не понимаешь?! Ты ведь женщина, как и я, ты не понимаешь, что значит, когда женщине вдруг нужны шприц и ложка?!

— Нет, я не понимаю, но, если тебе вдруг так срочно понадобилось, вот тебе ложка, а здесь есть шприцы. — И кладовщица подняла крышку стоявшего на полке бокса. — Бери. Они прямо из дезинфекции, у тебя под носом. Но почему ты так кричишь? И при чем тут женщина? Какой номер иглы тебе нужен?

— Мне не нужна игла, только шприц… Быстрей! Это срочно!

Она выдернула шприц из руки кладовщицы, схватила ложку со стола и выбежала со склада. Кладовщица проворчала ей вслед:

— Слышала я о девицах, которым срочно нужен был шоколад, или срочно мужчина, или срочно песни Рахель, [60] Рахель (1980, Саратов — 1931, Тель-Авив) — знаменитая израильская поэтесса, женщина сложной и трагической судьбы, многие ее стихи стали впоследствии текстами песен, получивших широчайшее распространение в стране. но чтобы шприц без иглы и с ложкой?!

Но эти ее рассудительные слова некому было услышать. Девочка уже бежала обратно на голубятню. Она ворвалась туда в нарушение всех правил, заповедей и наставлений. Торопливо разостлала на полу военное одеяло, положила сверху маленький мешочек с зернами для голубей. Потом встала, глубоко вдохнула и распахнула дверцы голубятни.

Большая удивленная стая вырвалась оттуда и взвилась в воздух. Но не рассеялась во все стороны, как обычно, а стала медленно кружить над зоопарком. Четырьмя сильными рывками Девочка развязала узлы занавесок. Тяжелые полотнища упали, и голубятню наполнила полутьма. Она открыла пробирку. Осторожным и мягким пальцем помогла мутновато-белой жидкости вытечь в ложку и, с той же осторожностью вытягивая поршень, всосала ее в шприц. Сколько ее тут? Считанные капли.

Она разделась и легла навзничь на одеяло. Вспомнила еще, как на этом самом одеяле лежала с ним в последний раз, как обнимала, и трогала, и гладила, и целовала, порадовалась, что сделала ему так хорошо, и пожалела, что не настояла быть с ним совсем, до конца, и его семя разлилось тогда по земле впустую. Хватит! Нельзя! Она подложила под себя мешочек с зернами, чтобы приподнял свои бедра, и широко раздвинула ноги. Взяла шприц в правую руку, а пальцы левой поднесла ко рту, смочила слюной и вложила в себя. Потом смочила снова и тщательно смазала слюной всё вокруг и внутри, в самую глубину. Задержала дыхание, вставила шприц до конца и сильно нажала на поршень. Крепко прижала бедра друг к другу, подтянула колени к груди и охватила их обеими руками. Всё. Больше ей нечего было делать. Теперь оставалось только положиться на свое тело. И на его семя — чтобы нашло дорогу, чтобы спустилось, чтобы достигло. Так она лежала, с закрытыми глазами, прислушиваясь к его полету — вниз, вниз, вот оно уходит и тонет где-то у нее внутри.

Как хорошо, говорила она про себя, спускайся, спускайся еще, лети прямиком домой. Тысячи маленьких крыльев взмахивали и усердно гребли, рушась в пропасть внутри ее тела. Спускайтесь, спускайтесь — туда, в глубину, в темноту, в защищенность. Внутрь, вниз, глубже. К живому и теплому, к обволакивающему и влажному. Мы, женщины и голубки, сделали свое дело, теперь сделайте свое и вы, мои голуби. Загребайте сильней, не оборачивайтесь!

И семя, будто слушая ее, спешило и спускалось. Домой. Всё ниже и ниже. С небес смерти в пропасти жизни, из холода снаружи в тепло внутри, после свистящего пролета под солнцем — в безмолвную тьму пучины.

Несколько минут спустя она открыла глаза и увидела, что ее голубка не покинула голубятню вместе с остальными голубями, а продолжает стоять с нею рядом. Какое то время они смотрели друг на друга. Девочка — чуть приоткрыв влажные веки, голубка — настороженным круглым глазом, слегка наклонив голову набок, как это делают голуби, когда лучше хотят разглядеть.

— Откуда ты прилетела? — молча спросила Девочка.

Голуби не различают направлений и мест. Тому, у кого глаза — бинокли, клюв — компас, а вместо карты — тоска по дому, не нужны эти детали. Поэтому ответ голубки прозвучал туманно, хоть и поэтичней, чем ожидалось, и высокопарней, чем требовалось.