Валерий Болтышев - Город М

– То есть… все-таки засада? – тихо сказал Анна.

– Нет. Это группа "Семь". Они работают сетью засад. Значит – еще ипподром, чердак… ну и где вы еще успели наследить… Впрочем, мне почему-то об этом не хочется. Вот что,– чуть помолчав, добавил Клавдий.– Послушайте, вы не могли бы меня перевязать? Идите сюда, я посвечу.

Фонарное пятно ткнулось в плинтус возле ног. И Анна, двигаясь за ним, обошел комнату по периметру, раза два или три увидев собственную ступню. Это напоминало игру в солнечного зайчика. Но зыбкий пол и маленький труп в комбинезоне, который лежал так, что его понадобилось переступать в три шага – через две ноги и возле головы, глядящей в пол – делали такое сравнение неуместным.

Клавдий сидел в углу, свесив ноги в пролом. Чтоб не стоять рядом с трупом, Анна перешагнул и его.

– Честно говоря, я вас не ждал,– заметил Клавдий.– Но раз уж вы пришли… Посмотрите, где-то, кажется, тут…

– Это ножом?

Фонарного кругляша не хватало на рану целиком. Левая рука Клавдия, перетянутая бечевкой у плеча, от бечевки до локтя была распорота, как рыбье брюхо.

– Лучше сесть,– сказал Клавдий.– Окно. Между прочим, ваше полотенце,– хмыкнул он, протянув лоскут.– Вторая половина, по-видимому, у кого-то из этих молодых людей… Это группа "Семь". Насчет ножа – это не к ним. Взять след, пролезть в щель… Ваш громоздкий друг однажды в подсобке положил таких шестерых. Мы потом ходили смотреть. Причем один сопляк был с автоматом – его опознать было трудней всего… Вероятно, товарищ Фурье называл это "расследовать дело Пинчука".

– Разогните локоть,– сказал Анна.– К вашему сведению, с сегодняшнего дня оно называется по-другому.

– Вот как? И почему?

– Потому что прежнее название не соответствует сути.

– Вот как…– повторил Клавдий.– Забавно. А мне всегда казалось, что это звучит очень точно. Дело Пин-чу-ка… Наше дело – Пинчука…

То, что прозвучало вслед, было довольно близким выстрелом из ракетницы. После хлопка зашелестел искрящийся треск, который издает ракета, загибающая хвост.

Анна затянул узел и поскреб кровяную ладонь о край доски.

– Если есть еще какая-нибудь тряпка – давайте сюда,– сказал он.– Из вас торчит кость. И бросьте юродствовать. Имейте в виду, теперь я все знаю.

– Вот как… Что же вы знаете?

– Все. Дело Пинчука. Знаю, кто ограбил морг. Знаю, зачем. Хотя, честно говоря, это как-то…

– И только-то? – спросил Клавдий. Он прошелся фонарем вдоль повязки и выключил фонарь.– Это вы называете делом Пинчука? Жаль. Я полагал, вы умней.

В наступившей темноте голос сделался дальше. Покосившись в угол, Анна не сразу разглядел сильно уменьшившегося Клавдия, и не сразу понял, что тот, пользуясь тьмой, по-стариковски тихонько прилег к стене.

– Пожалуй, точней ваш дикий друг. Он считает делом Пинчука все. Все, кроме своего ручья. Одним большим делом Пинчука,– повторил Клавдий.– В принципе, он ведет войну. За спрямление господних путей. И железных дорог… Но он тоже ошибается. Расследывать дело Пинчука – это тоже дело Пинчука. И вовсе не потому, что после группы "Семь" будет группа "Пять". Или "Двенадцать". Или, наконец, рота или две самых простых "сапогов". Которым дадут противогазы, посадят на танки и велят прочесать Жмурову плешь. Это ерунда… Если он уже не наковырял десятка два норок и кладовок, я даром ел свой хлеб. Он уйдет отсюда и влезет в какое-нибудь болото. Питаясь лягушками. Но это тоже будет делом Пи…

Цокнув, фонарь нарисовал на полу яркий кружок. И сглотнул его обратно. Очень может быть, что это произошло неожиданно, потому что – судя по звуку – Клавдий отложил фонарь к стене.

– Дело Пинчука расследывать нельзя. Это блеф,– сказал он.– Его можно только делать… В братском объятии. Вы его раскрывали, я закрывал. Вы писали статьи, и вам ломали ноги. А я писал отчеты. И о статьях, и о ногах… Вы играли в четырнадцать звуков. Кстати, когда хочется играть в четырнадцать звуков – это тоже называется делом Пинчука… А я играл в одноногов. Вы не знали, нет? Я доставал их по одному в ночь. В двести два однонога сыграл я. А двести третий сыграл в меня. Он откуда-то знал, как именно я буду его убивать… Знаете, я теперь думаю, что убивал его не в первый раз. Может, они как-то отращивают новый хребет? А может, умеют обхо… Впрочем, это неважно,– добавил он чуть тише, как бы послушав оборванный звук.– Важно другое. Я понял, что я всегда делал дело Пинчука. Я сам – дело Пинчука. И ничего другого быть не может. Потому что ничего другого просто не существует. Нигде.