Иван Попов - Ложь. Записки кулака

В один из редких выходных дней, возле конторы собрались все жители лагеря, не считая тяжелобольных. Ждали выступления новоиспеченных артистов. Для этого случая Локман приказал женщинам сшить выступающим трусы, невиданную для деревни одежду, и облачить всех в майки. Перетряхнули весь лагерь. С горем пополам, из каких-то шобол сварганили не то трусы, не то штаны до колен, но приказ был выполнен. Ввиду отсутствия резинок, обошлись одной помочью через плечо. Перед выступлением ребят помыли, причесали, и поскольку маек сделать было не из чего, решили выступать без них, в одних трусах. И вот в одних трусах, с выступающими ребрами и ключицами, ребята выстроились на помост и ждали команды начальника. А он, выйдя вперед, с высоты помоста сначала обратился с речью к зрителям, говоря о новой социалистической эре в жизни страны, о великих стройках, о пятилетнем плане и сознательном отношении к труду. После вступительной речи, по сценарию Локмана, ребята должны были под грохот барабанов промаршировать по помосту, выстроившись в затылок друг другу, а затем построить пирамиду. Барабана в лагере не нашлось и пришлось его заменить железной бочкой, установленной на левом краю импровизированной сцены. Васька Рыбин, полный достоинства и гордости за порученное дело, по знаку начальника лагеря забарабанил оструганными палками по бочке. Ребята, под звук неладной дроби, как могли, держали строй, но все же сбились с ритма и, наступая друг другу на пятки, толкаясь и стараясь не упасть, с горем пополам закончили круг почета. Потолкавшись еще немного, они выстроились в одну шеренгу и стали ждать. Наконец барабан умолк и Гришка Дымков, самый рослый и крепкий парнишка, низко нагнулся над помостом, расставив в стороны руки. К нему на спину взобралась Нюрка Пономарёва, маленькая, тщедушная девчонка с красным флажком в руке. Впереди Гришки встали брат и сестра Рыбины с молотком и серпом в зажатых кулаках, а два двоюродных брата Пономарёвы, Иван и Митрофан, уцепившись за вытянутые в стороны руки Гришки, откинулись в стороны, лицом к зрителям. То ли братья нечаянно дернули Гришку за руки, то ли у Нюрки закружилась голова, но она вдруг качнулась, сорвалась и во весь рост растянулась на досках. Фекла с криком кинулась дочери на помощь, вскочила на помост, подхватила ее не руки и, прижав к себе, побежала к бараку. Пирамида при падении Нюрки развалилась, и ребята в нелепых позах забарахтались на сцене, мешая друг другу подняться на ноги. Выручили девчонки в красных косынках с красными полотнищем, на котором неровными буквами было написано: "Пятилетку — в четыре года!" Они поднялись на сцену и своим транспарантом закрыли от зрителей барахтавшихся ребят. Следом вышел Гришка из Рудовки, встал сбоку полотнища, перекинул через плечо ремень неизвестно откуда взявшейся гармошки и стал ждать, когда на импровизированную сцену поднимется ещё одна группа ребятишек. Когда все успокоились, он громко объявил, что сейчас детский хор исполнит революционную песню. Потом перебрал лады, сыграл вступление и, кивнув головой, бодро и ладно повел мелодию. Хор дружно подхватил песню:

Певцы они были неважные, тянули кто в лес, кто по дрова, но желания перекричать друг друга, у них было не отнять. Конечно, вникнуть в смысл этой песни они не старались, и для них было безразлично, кто будет выполнять пятилетний план. То ли рабочие и крестьяне, то ли конница Будённого? А может быть, конница Будённого без соцсоревнования не могла рассыпаться по степи? Но пели от всей души. Лучше всего получилась пляска, которую исполнил Митрошка Пономарёв и Наташа Чульнева. Маленькие, худенькие, они так красиво и азартно отплясывали "барыню", что люди долго хлопали им в ладоши. Это было первое и последнее выступление маленьких артистов.

С продуктами опять начались проблемы. Прошло около месяца с того времени, когда люди последний раз получили скудный паек, и с тех пор о продуктах не было ни слуху, ни духу. Правда, начальник лагеря систематически ездил в Котлас, но всякий раз повода возвращались пустой. Люди питались, в основном, рыбой и травой. Хлеба не было. К тифу и цинге прибавилась дизентерия. Второй барак был под завязку набит больными. Люди лежали пластом на нарах, многие не могли ходить. В бараке стояло такое зловонье, что даже здоровый человек не мог бы вынести этого смрада в течение нескольких минут. Многие больные лежали без памяти, от боли они стонали и нагоняли тоску. Вновь появились покойники, и мужики только успевали рыть могилы. Хоронили в глубоком молчании, без ритуального оплакивания.