Зоя Воскресенская - ДЕВОЧКА В БУРНОМ МОРЕ

Ну сколько можно стрелять и бомбить? Наверно, уже часа два продолжается этот кромешный ад там, наверху. А здесь Антошка варит борщ, русский борщ и жарит хрустящую картошку.

В камбузе жарко, как в бане, и никакой вентиляции. Джонни хнычет. Но тесный закуток уже обжит Антошкой, здесь не страшно, а выглянуть за дверь боязно.

Джонни надо помыть, переодеть, но его рубашки в каюте.

Обед скоро готов, а бомбежка и стрельба не прекращаются. Сколько же немецких самолетов сбили? Пятьдесят? Сто? Наверно, больше.

Антошка вытащила Джонни из бочонка.

— Ты мое морское чудовище, — целовала она в щеки своего питомца, — тебя целовать — все равно что живого карпа, как же ты пахнешь рыбой! А идти мне боязно, понимаешь, Джонни, боязно.

Где-то совсем близко ухнуло, и дверь распахнулась. Антошка вздрогнула. Но это был Улаф — грязный, закопченный, с забинтованными руками.

— Ты ранен? — вскричала Антошка, и такой ужас был написан на ее лице, что Улаф почувствовал себя счастливым и очень пожалел, что не может ей ответить: да, ранен.

— Нет, Антошка, я не ранен, обжегся о ствол пушки.

— Ты сбивал немецкие самолеты?

Улаф почувствовал себя просто ничтожеством.

— Нет, я таскал мокрые тряпки и охлаждал стволы зениток: они раскалились, и вот ошпарил паром руки. Твоя мама забинтовала, просила разыскать тебя и узнать, как вы все себя чувствуете.

— Тебе больно? — коснулась Антошка пальцами бинтов.

— Нет, просто на руках вздулись пузыри и немного жжет.

— Сколько самолетов сбили?

— Я не знаю. Видел — падали, горели, кувыркались. А потом прилетели советские истребители — и какой же был бой! Немцы налетали тремя волнами. Ты слышишь, стрельба стихает, наверно, всех отогнали, да и почти совсем темно. Улаф выпил залпом стакан воды и посмотрел на плиту. Антошка скромно потупила глаза, ожидая похвалы. Юноша молчал.

— Как ты думаешь, хватит на всех? — спросила обиженная Антошка.

Улаф молчал, глядя на эту удивительную девчонку.

— Да ты просто герой — в таком аду приготовить обед! Я бежал, думал нарезать бутербродов, все голодные как звери.

— Улаф, проводи меня в каюту, я должна помыть Джонни и переодеть его, смотри, на что они похожи.

Джонни и Пикквик, поблескивая чешуей, стояли у бочки.

— Я помогу нести Джонни, — вызвался Улаф.

— Нет, нет, я сама, они грязные. — Антошка посадила на руку Джонни, под другую руку подхватила Пикквика.

— Зачем же я тебе нужен?

— Я боюсь одна.

Улаф смеется. Готовить обед не боялась, а идти в каюту, когда все уже закончилось, боится.

…Смертельно усталые ввалились в кают-компанию капитан со своими помощниками.

— Улаф, хотя бы по стакану чаю и бутерброд, — не приказывает, а просит мистер Эндрю.

— Сейчас будет обед! — торжественно объявляет Улаф. — Только вот сервировать стол… — повертел он забинтованными руками.

— Я сейчас накрою, — вызвалась Елизавета Карповна. Она уже видела Антошку и Джонни, который сладко спал на койке.

Антошка в белом колпаке и халате тащила миску, распространявшую аппетитный запах, и поставила ее посередине стола. Улаф суп обычно приносил в тарелках.

— Обед сегодня приготовила мисс Антошка! — заявил Улаф таким тоном, каким провозглашают об одержанной победе.

Все столпились вокруг стола, нюхали какой-то очень вкусный и неведомый суп и на все лады хвалили Антошку.

Капитан Эндрю великолепным жестом пригласил Антошку занять место рядом с ним, словно она была коронованной особой Великобритании.

— Прошу вас, мисс Анточка, быть хозяйкой за этим столом!

Все ждали, чтобы молодая хозяйка заняла свое почетное место.

А она стояла, упрямо прикусив нижнюю губу, теребя кончик косы.

Елизавета Карповна насторожилась: какой еще новый фортель собирается выкинуть ее дочь?

Девчонка обвела всех насмешливым взглядом серых глаз:

— Спасибо за честь! Но, по вашим законам, кок ужинает у себя в камбузе! — и вышла из кают-компании.

Казалось, что конвой теперь движется увереннее и быстрее. Английским военным кораблям пришли на смену советские миноносцы — «Баку», «Разъяренный», «Урицкий».

Веселые эти миноносцы! Пароходы идут строем, неуклюжими тушами переваливаясь на волнах, время от времени разворачиваются, оставляя за собой белые бурлящие дорожки, и тогда видно, что весь конвой под острым углом изменил курс, а миноносцы носятся вокруг как чайки. Вот «Разъяренный» на огромной скорости промчался вперед, замедлил ход, покружился, развернулся и пошел резвиться, выписывая белые вензеля на морском просторе.