Тим Лотт: Любовные секреты Дон Жуана

– Знаю.

– Жизнь несправедлива, Дэнни. Но ты с этим так и не смирился.

– Точно.

– Не смирился с произвольностью жизни. Да, Бога нет. И папа с мамой не помогут тебе устроить твою жизнь. И не будет партнера, взявшего на себя роль папы с мамой, которые, в свою очередь, исполняют роль Бога и помогают тебе все наладить. Каждый сам по себе. Как только ты примешь это, мы сможем быть вместе.

– Ты права.

– Значит, ты простил меня?

Долгая, долгая пауза.

– Простил ли я тебя? Так вот к чему весь этот разговор?

– Ну да… Пойми, что бы я ни натворила и каким бы мерзким ни казался тебе мой поступок, это была жизнь. Я делала все, что могла, я старалась выжить. Я не собиралась влюбляться в тебя и не хотела, чтобы ты меня полюбил. Я думала, мы просто утешим друг друга, и если при этом мне удастся на время вернуть Мартина, после всего, что он мне сделал, будет неплохо, а если он вернется совсем, будет еще лучше. Только, конечно, моя затея потерпела фиаско, потому что ты был прав, с Мартином мне ничего не светило. Потому что случилось чудо, чудеса иногда случаются. Мы с тобой полюбили друг друга. И я все испортила. На корню. Но, честно говоря, окажись я снова в тех же обстоятельствах, поступила бы так же. Ошибки необходимо делать, собственные ошибки. Ошибки – тот материал, на котором строится жизнь. Они полезны. Потери и глупость – только так можно чему-то научиться, только так можно повзрослеть. И никто не придет тебе на помощь. Потому что…

– Бога нет.

– И ты можешь провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, ненавидя меня за то, что я сделала; если хочешь, я могу провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, извиняясь перед тобой за то, что я сделала, и ненавидя тебя за то, что мне приходится извиняться; но тогда мы не будем жить вместе, мы будем… будем… распинать друг друга. Это садомазохизм. Ты должен простить меня, простить, даже если считаешь, будто я не думаю, что поступила нехорошо. А я действительно так не думаю. Это жизнь, а в жизни надо прощать. Без этого земля перестанет вертеться.

– Ты ни за что не отвечаешь? Можешь делать все, что взбредет в голову, – так?

– Я говорю не о морали, а о практической стороне жизни. Мы должны оставить это в прошлом. Должны. У меня должно быть право иногда вести себя на манер безрассудной сучки и не опасаться при этом обвинений с твоей стороны, типа: «Что, мать твою, ты натворила!» И ты должен иметь право вести себя иногда как последний придурок, не опасаясь при этом, что мне автоматически придет в голову: «Опять он мне мстит».

– Очень романтический взгляд на вещи. Значит, мы можем быть суками и придурками.

– Но такова жизнь. Прости меня. Ты простишь меня?

– Подожди, я пытаюсь понять. Ты хочешь, чтобы я простил тебя за что-то, что ты не считаешь дурным?

– Да. И еще за то, что я не думаю, будто это плохо. Тогда, возможно, мы сможем пойти дальше.

– Я постараюсь осмыслить это.

– Постарайся. Потому что так продолжаться не может.

Несколько недель спустя я вхожу в квартиру и вижу на треноге свой давно забытый блокнот. Элис вытащила его из шкафа и оставила посреди комнаты, поведя Поппи на качели. Поппи страшно рада ее возвращению. Она верит Элис. И, вопреки накопленному жизненному опыту, я тоже верю.

Сверху к блокноту приклеена бумажка, на ней надпись: «Прочти меня».

Я перекидываю верхний лист. Все мои размышления, анализы, комментарии, аннотации стерты. Вместо них Элис написала своим аккуратным, мелким почерком: «Ничего сделать нельзя».

Ластик не очень хороший. Серые тени моих бесценных десяти Любовных секретов почти прочитываются. Я все делал по правилам, я выучивал все уроки. И ничто не смогло остановить Элис в ее решимости уйти к Мартину. Потом Элис вернулась, и я – слабый, глупый и нелепый – принял ее. А в результате этой безумной глупости испытываю счастье.

Ничего сделать нельзя. Мы беспомощны. Слова пусты. Жизнь – это то, что происходит. Чему-то мы научились, а чему-то – нет, и дело не в размышлениях на эту тему.

Ничего сделать нельзя. Место бессмысленных убеждений может занять только вера. И хотя у меня была мечта и я часто терял ее, не сомневаюсь, что на этот раз все получится. Потому что я люблю Элис. Люблю ее больше, чем любил любую другую женщину. Человека, который существовал до того, как она вернулась, – изможденного, сдавшегося, циничного, – больше нет. Разве это не доказательство веры – или беспроглядной глупости? Что, возможно, одно и то же.