Тим Лотт: Любовные секреты Дон Жуана

Я по-прежнему люблю ее. Тем хуже. Потому что это глупо, и бессмысленно, и безответственно, в чистом виде желаемое, выдаваемое за действительность. Потому что это противоречит единственной оставшейся в силе истине, которой я беспрекословно доверяю. Потому что я больше не верю в миф… но почему-то произношу – медленно, с сожалением, как будто сообщая дурную весть дальнему родственнику:

– Думаю, ничего страшного не произойдет, если мы выпьем по чашечке кофе.

К стыду своему, должен признать, что вечер завершился в постели. А потом осторожно, на ощупь, боясь в это поверить, с учетом всего, что было, мы начали с того, на чем остановились в прошлый раз. В течение последующих дней и недель нам как-то это удавалось. Можно даже сказать, что нам удалось проложить дорожку к тому месту, с которого мы смогли бы двигаться дальше.

Поначалу мы были очень осмотрительны, осторожны друг с другом. Злость, обида и недоверие, несомненно никуда не исчезнувшие, готовы были прорваться в любой подходящий момент. Элис вначале как будто постоянно извинялась, а потом, решив, что не может все время просить прощения, стала более дерзкой.

– Почему ты никогда не приводишь Поппи, когда я здесь?

– Ты шутишь? Чтобы она опять прошла через эту боль?

– Мы уже два месяца вместе.

– Я тебе не верю. Разве ты имеешь право рассчитывать на мое доверие?

– Ты должен мне доверять. Другого выхода нет. Пусть даже я не знаю, что будет завтра. Пусть даже я не могу ничего обещать. Ты должен мне верить.

– Сомневаюсь, что Поппи будет в состоянии понять эту изощренную логику.

– А мне кажется, Поппи имеет право знать, что происходит в твоей жизни.

– Не хочу, чтобы ты появлялась при ней. Это серьезный шаг. Показать тебя – значит дать понять, что ты будешь со мной. Что это навсегда. Нельзя травмировать ее в третий раз. Или в четвертый? Я уже сбился со счета.

– Как и все остальные, она имеет право на риск. И это нормально.

– Нет. Ты слишком наследила в моей жизни. Нет.

Долгая пауза. Чувствую, как клубок ярости сжимается у меня в горле. Чтобы успокоиться, иду в ванную и умываюсь. Вернувшись, вижу, что Элис держит пачку листов A4. По пятну от кофе на первой странице узнаю свою рукопись.

«Песчаный призрак».

– Положи на место, пожалуйста. Не советую тратить на это время.

– Я уже потратила.

– Ну и напрасно. Теперь тебе никто не вернет потерянных часов. Это имеет какое-нибудь отношение к нашему разговору? Отдай мне, пожалуйста.

Она отдает.

– Плохая вещь, – говорит Элис.

– Знаю, что плохая. Но, рискую повториться, не ответишь ли ты, какое это имеет отношение к нам?

Я все еще злюсь, все еще обижен, все еще смущен. И мне вовсе не нужна критическая беседа об отсутствии у меня литературного таланта.

– А ты знаешь, почему она плохая?

– Потому что я не умею писать.

– Нет. Ты очень хорошо пишешь. А плоха она потому, что все это неправда. Она о том, какими ты хочешь видеть людей, и о том, каким бы мог быть ты сам. Ты определенно умеешь писать. Просто тебе не хватает искренности.

– Благодарю за помощь. Правда. Это дает мне новые надежды.

– Знаешь, о чем я думала, когда читала эту книгу? Знаешь, как, мне кажется, ее надо назвать?

– Что мне сказать, чтобы остановить тебя?

– Ее надо назвать «Жертва». Потому что она именно об этом. О бедном маленьком Дэнни Сэвидже. Обо всем, чего у тебя нет, но что ты достоин иметь. Замаскированный под греческую трагедию, по сути это роман о жалости к самому себе. О неприятии реальной жизни.

– Ты не имеешь ни малейшего понятия о…

Я прерываюсь на полуслове, поскольку вдруг осознаю: то, что сказала Элис, приводит в порядок давно забытые соединения в моих синапсах. [34]Импульс электрического тока. Сцепление шестеренок. Поворот ключа в замке. Элис же видит только, как я усиленно моргаю, и обеспокоенно спрашивает:

– Тебе что-то в глаз попало?

Может, я обманываюсь. Может, все это напрасно. Но мне кое-что известно про истину: ее можно распознать интуитивно. Иногда ты слушаешь и понимаешь: оно. Я трясу головой, словно получил удар по мозгам.

– Что ты имела в виду, поясни, а то не совсем ясно.

– Ты хотел сказать в этом романе, что Бога нет, так ведь? И некому помочь тебе.

Я смотрю на нее. Новые синапсы соединяются со старыми. Вся сеть включается.

– Я – мученик. И этим отвратителен.

– Что?

– Неважно. Продолжай, продолжай.

– На чем мы остановились?

– Бога нет.

– Да. Ты должен прийти к согласию с тем, что тебе давно известно.