Лариса Райт - Последний шедевр Сальвадора Дали

Анна и не думала обижаться. Ну, кто она по сравнению с Дали. Любитель – любитель и есть.

– Мне «Ботифару» [3]и бокал «Бина Реаль Плато». И, пожалуй, я готов съесть свежий апельсин, – сделал заказ художник. – А кофе, я уверен, ничем не полезен. Скорее наоборот. Гораздо лучше вишневый компот.

Официант отошел, и Дали тут же огорошил девушку фразой:

– Они сволочи и тупицы!

– Кто? – Анна сконфузилась, подумав об официанте. Он показался ей вполне любезным и совсем не глупым.

– Мэрия Фигераса и эти ужасные мадридские чинуши.

– О! – только и произнесла девушка.

– Вообразили меня… Меня! Дали! Мальчиком на побегушках, который будет делать все, что им заблагорассудится. Решили, что раз я десять лет вел разговоры о музее, мною можно вертеть, как начинающим писакой. Гала будет вне себя!

Анна поерзала на стуле и выдавила из себя:

– Что произошло?

– Что?! – Художник закатил глаза. – Она еще спрашивает что! Это не «что»», это «что-то». Они наконец согласились подписать бумаги и позволить мне создать Театр-музей, но условия, условия! – В негодовании он вынул из кармана свой белоснежный платок и промокнул лоб. – Они требуют оригиналы картин!

– О! – снова изрекла Анна. В красноречии ее было не упрекнуть. Да и что еще сказать, она не знала. Не говорить же, что любой музей вправе рассчитывать на подлинники произведений. А уж если музей будет создавать сам автор, то к чему размещать там копии?

– Оригиналы гораздо хуже фотографий. – Дали словно услышал ее вопрос. – Фотографии четче и современней. Именно их и надлежит показывать публике. А в оригиналах она еще успеет разочароваться. Десять лет мэрия Фигероса стойко сражалась с Главным управлением изящных искусств в Мадриде и убеждала этих упрямцев финансировать проект. Десять лет тяжб, переписок, бесконечного ожидания. Десять лет надежды. И что теперь? Мне говорят: либо оригиналы, либо никакого тебе музея.

– О! – Анна уже готова была себя возненавидеть за эти бессмысленные восклицания, но ничего более умного в голову не приходило.

Подошел официант с кофе для Анны, апельсином, яблоками и бутылкой минеральной воды.

– Вино, кофе, апельсин и яблоки для «Ботифары», – объявил он и, поставив на стол железную миску, начал ополаскивать в ней фрукты принесенной минеральной водой.

Анна едва не произнесла очередного удивленного «О!».

– Никогда ничего не мой водой из крана! – категорично посоветовал Дали. – Тиф не дремлет, да и другие микробы тоже.

– Не все могут позволить себе так расходовать минеральную воду. – Анна ожидала, что Дали устыдится, но ведь это был Дали. Он воздел глаза к небу и изрек:

– Слава богу, я могу! Пей свой кофе. В нем, надеюсь, вода кипяченая. Нет, ну каковы мерзавцы, а?! – Он снова вернулся к теме разговора, но тут же оборвал ее, неожиданно спросив:

– А почему ты такая грустная?

И тут же ответил сам себе:

– Хотя, если бы я стоял под палящим солнцем и писал никому не нужный городской пейзаж, я бы тоже грустил.

Можно было бы поспорить, сказать, например, что городские пейзажи Моне, Писсаро или Ван Гога – весьма ценные экземпляры. Но вместо этого девушка объявила:

– Вчера у меня умер брат.

Только произнеся это вслух, Анна почувствовала, что наконец осознала случившееся. На глазах выступили неожиданные слезы, ей стало стыдно и горько за то, что она ощутила облегчение от ухода маленького Алехандро.

Художник смотрел на нее, не моргая. Во взгляде – ни сочувствия, ни понимания.

– Брат умер, – уже всхлипывая, повторила Анна.

– Старший? – резко спросил Дали.

– Младший. Маленький совсем. Два годика.

– А. – Художник небрежно махнул рукой, будто потерял к разговору всякий интерес, потом изрек: – Повезло тебе.

Анна, онемев, выронила ложечку, которой собиралась размешать сахар. Конечно, сеньор Дали эксцентричен, но чтобы до такой степени… Художник, не обращая внимания на состояние спутницы, проследил за полетом ложки и продолжил как ни в чем не бывало:

– Повезло, что младший. Но в любом случае советую тебе не тянуть и написать его портрет. Мне понадобилось слишком много лет и страданий, чтобы избавиться от призрака.

«Ну, конечно!» – Анна чуть не хлопнула себя по лбу. «Брат художника, умерший до его рождения». Как она не сообразила?!

– Мой Сальвадор, – Дали откинулся на спинку стула и скорбно закатил глаза к небу, – покинул мир за семь месяцев до моего рождения. Родившись, я и не подозревал, что меня назвали его именем. Но это так. Родители создали меня, чтобы избавить себя от страданий. Они этого и не скрывали. Водили меня на его могилу, постоянно сравнивали нас, а когда мне исполнилось пять, и вовсе объявили, что я – его реинкарнация. Ты представляешь? Представляешь, что значит быть копией умершего? – Художник вскочил, тут же снова сел и изобразил на лице печать неуемной печали. Он тяжело вздохнул и продолжил: