Вейо Мери: Шофер господина полковника

Пелтола тихо прокрался к своей двери, чтоб та не начала приветствовать его «гау, гау». Потер подошвы сапог о штанины и послюнявил ключ во рту. Прикрыл дверь за собой, затаив дыханье, но она лязгнула, как будто проглотила банку. На вешалке в передней висели два халата, запачканные цементом. Из кармана одного торчал топор, а оттопыренный внутренний карман другого был набит трехдюймовыми гвоздями. Под полкой стояли две пары резиновых сапог. На полке — шапка с прилипшей глиной и фуражка.

Дверь комнатки отца и матери была заперта, дверь у самого косяка входной двери. Оттуда доносились два глубоких дыханья. Порой одно замолкало и выдерживало паузу, слышалось кряхтенье, и кровать скрипела. Ритм ломался. Дверь общей комнаты была открыта, оттуда проникал свет в переднюю. Он не мог все осветить, только стенку. Дверь на кухню была приоткрыта, как и дверь ванной, в знак того, что там никого не было. На полу передней расстелен обычный лоскутный коврик, который мать соткала из своих старых платьев на сделанном отцом ткацком станке. Коврик износился по краям, а в двух местах протерлись дырки, словно силки для ног. Саллинен и Киуру отбросили его в сторону от дверей своей комнаты.

У жильцов были свои привычки. Скатерть они употребляли вместо полотенца. Занавесками протирали стекла окна и не соглашались пользоваться двумя простынями. Мать дала им старые простыни с вязаными кружевами по краям, на простынях вышит инициал А. Девичья фамилия матери была Алтонен. Она сшила простыни, когда была обручена, и не решилась обозначить первую букву новой фамилии. Теперь она отдала их в употребление Саллинену и Киуру. Если б они захотели их продать через комиссионный магазин, понадобилась бы справка из церковных записей для доказательства, откуда они их взяли. Мать позволяла жильцам делать все, что угодно. Они могли толкаться в общей комнате, звонить по телефону, мыться вдвоем в ванной, включать радио и телевизор, открывать окно, холодильник, где хранили всего одну бутылку пива, могли открывать шкафы продуктовый и посудный, один из платяных шкафов, могли открывать любую книгу, кроме банковской книжки, могли открывать рот и рубашку. Не смели открывать дверь комнаты хозяина и хозяйки. Приводить женщин и спать с ними. Как только это случалось, мать заставляла отца многозначительно покашливать до самого утра, но Саллинен и Киуру не понимали значения кашля. Они кашляли в ответ. Чтобы дать отдохнуть своим губам, они засовывали табак в рты женщин, чтобы те кашляли. Как только мать узнавала, что кашляет женщина, она, в свою очередь, тоже кашляла, а подружка Силланена говорила: «У него тоже женщина! Он же сердечник!» Подружка Киуру сказала: «Дорогой мой, будь осторожнее: та бабка проснулась».

Саллинен и Киуру играли в карты в своей комнате, иногда по субботам выпивали бутылку хорошего вина, спорили и беседовали, где лучше — в городе или деревне, какая партия лучше — социал-демократическая или SKDL [15] Демократический союз народа Финляндии. , сравнивали пиво из Лахти и пиво Синебрюхова, курение трубки и папирос, Швецию и Финляндию, езду в поезде и в автобусе, зиму и лето, цельный костюм и комбинированный, электрическую бритву и обычную, мужчин и женщин парикмахеров, руководителей работ Салминена и Куоппамяки, ловлю рыбы удочкой и ловлю сетью, сауну и ванную, балкон и крыльцо, должности дворника и полицейского, дивизион Паяри и дивизион Хейсканена, Иори Малмстема и Эугена Малмстена, Тапио Раутавара и Генри Тисля, Арми Куусела и Мариту Линдалин, Мика Валтари и Вяйно Линна, гайку и чеку. Они могли делать что угодно, потому что платили двести марок в месяц. Они никогда не видели Сирпу Мякинен, которая жила здесь с шестнадцатого июля. Если бы они попытались ее увидеть и сделали из-за этого прогул, Сирпа спряталась бы за оконную занавеску, натянула на ноги чулки и сменила шлепанцы на ботинки с высоким каблуком, подросла бы на полметра, отрастила длинные ногти и ресницы, стала бы конторщицей, научилась сидеть на углу стола и раскачивать ногу в такт сердцебиению. После этого она дожидалась бы вечера за занавеской, и позвала бы мать к выходной двери, и заставила бы ее сказать, закрывая дверь:

— Звонит ли дверной колокольчик?

На лестнице Сирпа Мякинен отреклась бы от проделок за занавеской.

Пелтола прошел в кухню на цыпочках. В солдатских сапогах это требовало тридцати сантиметров прикосновения к полу, если не брать в расчет каблуки. Он открыл холодильник и постукал большим пальцем и мизинцем друг о друга. Выложил на стол пакетик масла и бутылку молока. В красной жестяной чашке оставалось немного колбасного соуса. Он взял чашку и поставил на плиту. Там она показалась меньше и содержимого в ней поменьше, чем в холодильнике. Он заплатил свой налог государству. Закрыл холодильник и постоял немного, прежде чем открыл снова. Оттуда послышался металлический звук. Что-то упало. Упал нож с масленки. Он взял нож и масленку, положил пакетик масла обратно и закрыл холодильник. Теперь хлопнула дверь спальни отца и матери. Мать и во сне чуяла, что делалось в холодильнике, в стиральной машине, в канализации и водопроводе. Если муха жужжала и ударялась в оконное стекло, мать не просыпалась, так как знала, что муха здесь внутри и в безопасности, сама виновата, что не пролезла в замочную скважину, если хотелось наружу. Стены и двери не задерживали незнакомых, если у них были дурные замыслы. С незапамятных времен убийцы и воры проникали в жилища и двигались там свободно. Хорошие люди этого не делали. Преступника строго содержали в другом конце города, где разношерстное тамошнее население с удовольствием смотрело на них со своих балконов. Дурные люди проникали в комнаты на Витайнмаа и на лесистых холмах Кокроны.