Элисон Скотч - Теория противоположностей

– У нас проблемы? – робко переспрашиваю я.

– Ты лишила нас заказчиков, Уилла. Уилла-Уилли-шпили-вили. А я тебя назначила ответственной! – Она поднимает с пола плакат, который затолкала в угол, и начинает рвать на мелкие-мелкие кусочки, разбрасывая их по всему кабинету как конфетти.

– Я, простите… мне кажется, это не так… я имею в виду, вы даже не…

– Это именно так! Мне сказали – ты во время переговоров писала СМС, черт бы их побрал!

В соседних кабинетах воцаряется тишина. Я слышу ее – я чувствую, как весь персонал обратился в слух. Ханна пытается швырнуть в меня обрывками плаката, но промахивается, и они падают на пол, ударившись о стеклянную перегородку за моей спиной.

– А если это и не так, тем хуже для тебя! Потому что меня уволили! И значит, тебя уволили тоже!

Выдохнув, она плюхается на стул с таким видом, словно из нее только что изгнали демона.

– Подождите, – до меня только теперь доходит. – Я уволена?

– На мое место сегодня назначили Алана.

– Алана Адверсона?

– Свобода или смерть, Уилли. Свобода или смерть, мать твою.

– Но я не хотела… – Я вовремя замолкаю, потому что никак не могу даже уловить нить разговора, не то что поддержать его. Она поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

– Да, – говорит она медленно. – Ты не хотела. Ты никогда ничего не хочешь.

Когда я захожу в квартиру, телевизор орет вовсю – очень странно, потому что Шон должен быть на совещании программистов. Я ставлю на пол полупустую картонную коробку. За пять лет усердной работы вещей скопилось не так много: несколько незначительных наград (шампунь от перхоти, рекламу которого я делала, номинировался на премию, но получил ее «Хербал Эссенсес»), фотография в рамочке, на которой я с Дэвидом Хассельхоффом (он рекламировал для нас машинное масло), несколько документов, к которым я, скорее всего, больше пальцем не притронусь.

Я достаю бумаги из коробки. Просто чтобы окончательно удостовериться, что больше никогда, никогда больше их не увижу, я мну их в комок, бросаю в мусорное ведро и громко хлопаю по крышке, но поскольку крышка автоматическая и должна закрываться сама, она повисает в воздухе, а потом медленно начинает опускаться. Я наблюдаю за ее печальным спуском, пока шум из соседней комнаты не возвращает меня к реальности.

Почему телевизор так орет?

Я направляюсь к дивану, роюсь в подушках, ища пульт, а потом понимаю: вот дерьмо! Вдруг здесь Шон, и вдруг он не один?!! Моя жизнь кончена, и мозг пытается переварить эту информацию: вселенная подарила мне Шона, а потом забрала назад. Я падаю на диван, потому что так делают в фильмах, и не знаю, что делать дальше. Крепко зажмуриваюсь, запоздало сожалею – зря не пошла к тому мозгоправу.

Шон здесь, и не один! «Виноград»! Не важно, что я – его Швейцария! Он может предать любимую страну.

Кто-то спускает воду в туалете, я глубже вжимаюсь в диван, словно это поможет мне стать невидимкой. Еще крепче зажмуриваюсь. Слышу шаги (одна пара ног или две?), потом диван прогибается, потому что на него кто-то сел.

Внезапно сверху доносится голос – уж точно не Шона.

– Привет.

– Твою мать! – визжу я и спрыгиваю с дивана. Никки громко ржет, сворачиваясь от смеха в клубок, и понемногу ржание переходит в вой.

– Господи, видели б вы свое лицо!

Моя грудная клетка, кажется, вот-вот взорвется.

– Блин, Никки, напугал до смерти. Что ты тут делаешь? Ты разве сегодня не учишься?

Он пожимает плечами, как будто это и есть ответ на вопрос.

– Мама знает, что ты тут?

– Знает, что я приезжаю сегодня вечером, – найдя пульт, он прибавляет громкость – явно хочет, чтобы мои барабанные перепонки лопнули.

– Сделай потише! – кричу я.

– Что? – вопит он в ответ и продолжает пялиться в экран. Он смотрит документальный фильм о ядовитых пауках; в данный момент крупным планом показывают волосатого склизкого тарантула. Мама Никки предупредила нас, что у мальчика непростой период и он особенно интересуется темой смерти, особенно смерти отца – почему так получилось и что значила эта смерть в системе вещей. Но Аманда не может сказать, почему погиб Кайл, так же как остальные три тысячи человек не могут сказать своим детям правду. Как вы объясните ребенку, что его отец пошел на работу однажды утром, самым обычным утром, а восемнадцать террористов сочли это утро самым подходящим, чтобы направить авиалайнер в здание, где он работал, – и Кайл погиб, вскоре после того, как его жена забеременела и жизнь, можно сказать, только началась?