Дмитрий Быков - Медведь. Пьесы

Портьера снова шевелится.

АНАСТАСИЯ. Замолчи, умоляю тебя!

АЛЕКСЕЙ. Они стали читать какую-то бумагу, очень глупую, я не мог понять ни слова… Я поглядел на тебя, ты была бледна и прижимала к себе Джимми…

АНАСТАСИЯ (всхлипывает). Я не должна была брать Джимми с собой…

АЛЕКСЕЙ. Ты не знала.

АНАСТАСИЯ. Знала. Мы все знали.

АЛЕКСЕЙ. Я не знал.

АНАСТАСИЯ. Я не должна была брать Джимми…

АЛЕКСЕЙ. Потом меня что-то горячее толкнуло в грудь, и я упал.

АНАСТАСИЯ (плачет). Нет, нет…

АЛЕКСЕЙ. Я упал, но я был еще не мертвый. Я видел папу и маму, они были мертвые. И Оля, и Маша, и Таня, и ты — все были мертвые. (Косится на портьеру, громко.) Смешной сон, правда?

АНАСТАСИЯ. Смешной?!

АЛЕКСЕЙ (очень громко). Мне часто снятся такие сны, будто я не тот, кто я на самом деле. Будто мой отец был сапожник. Людям часто снится, будто они не те, за кого себя выдают. Будто они не сапожники. Это все из-за Фрейда. Вы читали Фрейда? Он враг советского народа.

АНАСТАСИЯ (не слушая его). Я тоже не была мертвая… Это потому что пуля попала в Джимми… Я не должна была брать Джимми, но я взяла его, потому что думала: они увидят Джимми, и им станет его жалко…

АЛЕКСЕЙ. Молчи, молчи!

АНАСТАСИЯ. Они стали колоть нас штыками… Я видела, как они кололи штыком тебя, но ты не пошевелился, я поняла, что ты умер, и мне стало все равно… Штык уколол меня в плечо, и я закричала… Тогда они стали бить меня по голове. (Закрывает руками голову.) Они ужасно били меня, я просила, чтоб они меня застрелили, но они не послушались… Потом я ничего не помню…

АЛЕКСЕЙ. Ах, замолчи…

Портьера на втором окне опять шевелится.

Алексей вскакивает, подбегает к окну и отдергивает портьеру. Там человек в форме. Он спрыгивает с подоконника, обдергивает китель и уходит.

АНАСТАСИЯ. Однако, доктор, мы отвлеклись.

АЛЕКСЕЙ. Это просто ветер. Там никого не было.

АНАСТАСИЯ. Ну конечно, ветер. Лейтенант зюйд-вест.

АЛЕКСЕЙ (поправляя). Старший лейтенант.

АНАСТАСИЯ. Да, да. Простого зюйд-веста не послали бы. Только старший.

АЛЕКСЕЙ (гладит ее руки). Да, да, успокойся, прошу тебя.

АНАСТАСИЯ. Хочешь, я расскажу тебе, что мне на самом деле снится?

АЛЕКСЕЙ. Хочу.

АНАСТАСИЯ. Чаще всего мне снится, будто мы с тобой играем в лаун-теннис.

АЛЕКСЕЙ. Ты же знаешь, я никогда не играл хорошо в лаун-теннис. Мне не позволяли.

АНАСТАСИЯ. А в моем сне ты играл очень хорошо. Давай сыграем партию, пожалуйста, мне так хочется!

Анастасия вскакивает и тянет Алексея за собой, тот упирается, потом встает. Они становятся друг напротив друга и изображают игру. Алексей посылает невидимый мяч слишком сильно и вбок, он падает на пол возле первого окна. Анастасия подбегает к окну, слегка приоткрывает портьеру и несколько мгновений пристально смотрит на то, что за нею (зрителю не видно). Нагибается, подбирает мяч.

Игра продолжается.

АЛЕКСЕЙ (запыхавшись). Я устал.

АНАСТАСИЯ. Прости меня.

Садятся. Анастасия наливает чай в чашки, разламывает второй бутерброд, половину отдает Алексею. Алексей ест.

АЛЕКСЕЙ. Помнишь, какой вкусный хлеб был раньше?

АНАСТАСИЯ. Я не любила хлеб.

АЛЕКСЕЙ. Я тоже не любил.

АНАСТАСИЯ. Одна Ольга любила хлеб, больше никто. Мама говорила, что любит, но она не любила, я знаю.

АЛЕКСЕЙ. Этот хлеб невкусный. (Доедает и облизывает пальцы.)

АНАСТАСИЯ (протягивает Алексею свою половинку бутерброда, к которой еще не притронулась). Помнишь, как мы делали, когда нам велели есть овсянку?

АЛЕКСЕЙ. Помню. Мы придумывали для себя разные истории.

АНАСТАСИЯ. Ты придумывал, будто твой прибор — это военный корабль, а овсянка — это флот противника, и ты должен его уничтожить.

АЛЕКСЕЙ. А ты придумывала, будто овсянка — это волшебное зелье, если съешь его до последней капельки, станешь самой красивой на свете и научишься летать.

АНАСТАСИЯ. Придумай что-нибудь про этот бутерброд.

АЛЕКСЕЙ. Я придумаю, что это эклер. (Ест и жмурится от наслаждения.)

АНАСТАСИЯ. Вкусно?

АЛЕКСЕЙ. Очень. (Соскальзывает со стула, садится на пол у ног Анастасии, прижимается к ней, обнимает ее колени.)

АНАСТАСИЯ (гладит его по голове). Как ты думаешь, что они с нами сделают?

АЛЕКСЕЙ. Я думаю, если мы будем вести себя правильно, они нас отпустят.

АНАСТАСИЯ. А потом? Куда мы пойдем, когда они нас отпустят?

АЛЕКСЕЙ. Я пойду на фронт. Ведь под Могилевом немцы.

АНАСТАСИЯ. Я тоже пойду на фронт, сестрой милосердия.