Сергей Антонов - Петрович

— Ступай, я сейчас, — бросил Столетов через плечо.

И когда Катя ушла, спросил снова:

— Так могу я сказать, что ты моя дочь?

— Вам не нужна мама, так зачем мне отец, — дерзко глядя ему в глаза, отрезала Светлана. — Какой вы отец? У вас искалечили семью, а вы?.. Вам известно, кто вас оклеветал?

— Известно.

— Кто?

— Это не имеет значения.

— Если бы ваша воля, что бы вы с ним сделали?

— Дурацкий вопрос. Ничего бы не сделал.

— Колоссально! — Светлана отошла и опустилась на пол возле лозунга. — Так я и знала. У вас на душе ограничитель. До сих пор думать разрешено, а сверх того не положено…

Столетов вздохнул и пошел к выходу.

Светлана прислушивалась к его медленным шагам, и ей вдруг страшно захотелось, чтобы он не уходил так, молча, чтобы он сказал что-нибудь, хоть бы выругал.

А Столетов шел мимо портретов Докучаева, Зои, Мичурина, мимо полок, над которыми красовалась надпись «Библиотека „Совесть“». На полочках под табличками «Что читать доярке, трактористу, полеводу» красовались брошюры с картинками на обложках. Столетов предложил комсомольцам купить и антирелигиозные книги, брошюры о вреде пьянства, и теперь по его совету на полках появились надписи «Что читать верующему», «Что читать выпивающему»…

Он шел мимо стеклянного шкафа с надписью «Музей колхоза». Музей был поручен пионерам. Здесь были кубки, вымпелы — награды местной физкультурной команде, немецкая каска, гильза снаряда. Тут же стояло чучело ласточки с надписью «Меня убил Тихон Парамонов, 53 лет, будучи выпивши»… Этот Тихон уже неделю упрашивает Захара Петровича убрать ласточку. Но Столетов выдерживает — больно мужик ненадежный, хулиганистый.

«Неужели вот так и уйдет молча», — подумала Светлана.

И, словно услыхав ее мысли, Столетов остановился и сказал:

— Он сейчас работает, и пускай работает. Надо не назад смотреть, а вперед. В будущее.

— А вы тоже верите в пришествие коммунизма? — спросила Светлана с искренним интересом.

— Сейчас и верить не надо. Надо только уметь видеть.

— Странно. Может быть, вам удобно верить? Выгодно?

— Какая ты порченая, — поморщился Столетов. — Какие у тебя грязные мысли.

— Не сердитесь. Я просто не понимаю. Вас загнали на каторгу, а вы верите.

— Конечно, верю.

— После того, как вам выбили зубы?

— Если мне выбили зубы, почему у меня должна пропасть охота работать, чтобы людям жилось лучше. Таким, как Зоя, Варя, Ниловна. Даже таким, как ты, — добавил он с презрением и отвернулся. Он стоял у полок с книгами, и спина у него была сутулая, усталая. — Что бы ни решили на бюро по поводу огорода, — проговорил он, подумав, — считаю себя правым, а тебя виноватой… А за то, что ударил, прошу простить…

Неловким движением он уронил какую-то книжонку, поднял ее дрожащими пальцами, приладил на место. Она снова упала. Он махнул рукой и направился к выходу.

— Одну минутку, — сказала Светлана. Она настрочила что-то и протянула голубой листок Столетову. — Вы просили справку. Вот. Может, пригодится.

Столетов прочел и сказал сердито:

— «Пользовалась наемным трудом». Зачем так резко?

— Вчера бы это не показалось вам резким, — понимающе улыбнулась Светлана.

Не глядя на нее, Столетов больно сжал ее руку, отпустил и вышел.

Балашов увидел Столетова первый раз во время проводов Вари.

Нельзя сказать, что инструктор обкома вынес благоприятное впечатление о председателе колхоза. «Правильно сигнализирует Дедюхин, — подумал он. — Надо снимать».

Но впоследствии, после короткой беседы со Столетовым, а потом, при разборе его дела на бюро, Балашова незаметно, охватывало чувство любопытства и интереса к немногословному, непреклонному человеку.

— Сколько вам лет? — поинтересовался Балашов между прочим.

— Тридцать два, — ответил, не улыбаясь, Столетов.

Балашов понял: председатель испытывает, как быстро уловит молодой инструктор шутку и как отнесется к ней.

— Значит, семнадцать лет не считаете? — спросил Балашов.

— А что их считать.

— Понятно.

С некоторой растерянностью Балашов чувствовал, что в его душе растет симпатия к этому самодуру, игнорирующему распоряжения вышестоящих организаций, к человеку, которому, как полагали в обкоме, невозможно доверять руководство колхозом.

Добрые чувства разделяли и многие члены бюро — шофер Костров, Иван Иванович, не говоря уже о Лопатине. Только бригадир второй бригады Костиков, почуяв, что «царствовать» Столетову осталось недолго, накинулся с темными вопросами и намеками.