По понедельникам до начала работы они собирались в маленьком солнечном красном уголке и замполит коротко знакомил их — с последними сводками, это тоже нравилось Нине. И хотя сводки были неутешительными — сдали Ворошиловград, второй раз Новочеркасск и Ростов-на-Дону, замполит всегда заканчивал бодро и твердо: отступление— временное, скоро все на фронтах изменится, враг будет разбит, победа будет за нами!
Раньше, когда Нина слушала невеселые сводки один на один с репродуктором, переживала их в одиночестве или с Евгенией Ивановной, все казалось ей страшней и необратимей, а в этом зале общая беда словно делилась на всех, и было уже не так страшно, а знакомые слова о победе становились пророчеством.
В конце июля в «Правде» появилась передовица, которая всех взбудоражила и обрадовала, — она звучала, как приказ: «Ни шагу назад!» Нина сперва услышала ее по радио, потом читала в газете — кто-то принес в КЭЧ, — о статье все говорили на улице, в трамвае, дома… А Евгения Ивановна, вздохнув, сказала:
— Напечатать в газете легко, нешто газетой его остановишь?
Нина чуть не поссорилась с ней — что за человек, все у нее плохо, все безрадостно!
— Если ни во что не верить, то и жить нельзя, — обиженно проворчала она. — По-вашему, выходит, и победы никогда не будет?
— Победа-то будет, а вот когда? Ведь до Саратова паразит летает!
Нина не знала, что сказать на это, временами начинало казаться, что войне этой нет ни конца ни краю, что бесконечно долгие годы суждено, ей жить здесь… Конечно, и тут можно жить, живут же люди, но это была не ее жизнь, не ее судьба, и как это ужасно — жить чужой жизнью, отказаться от своей судьбы…
Дома было тревожно, она чувствовала себя здесь одинокой, отрезанной от большого мира, утром с радостью бежала на работу, там, среди людей, все выглядело иначе, замполит умел все объяснить и поставить на свои места… Когда в августе она услышала, что наши войска оставили Майкоп и Краснодар, что нависла угроза над Баку, это поразило ее. А как же передовая «Правды»? Как же — «Ни шагу назад!»? Выходит, тетя Женя права — напечатать легко, а выполнить трудно? А замполит сказал, что Краснодар и Майкоп — следствие предыдущего этапа войны, что невозможно так сразу добиться перелома, приказ нужно довести до каждого бойца, для этого потребуется время. «Люди, окружавшие ее на работе, обсуждали сводки, спорили, но вели себя обычно, шутили, смеялись, рассказывали про Гитлера злые анекдоты, Нина была уверена, что эти люди — военинженеры и воентехники — знают что-то такое, чего не может знать она, и если они так уверенно держатся, значит, главный порядок жизни незыблем И она веселела, пересказывала слова замполита Евгении Ива но вне, вспыхивала надежда, что скоро все должно измениться для всей страны, а значит, и для нее… Опять вернулась тоска по Москве, так хотелось туда — пешком бы пошла! — и часто стало сниться, что она в поезде, едет в Москву, вот и вокзал, и она хорошо знает, как добраться отсюда на Вторую Бауманскую, но не успевает добраться, просыпается…
Дважды писала в институт, просила вызов, оба раза ответили, что вызов иногородних откладывается до возвращения института из Ижевска. А когда будет это «возвращение»? Неужели до конца войны мне не суждено туда вернуться?
О Москве напоминало все: зачетная книжка, студенческий билет, Письма подруг-москвичек, даже Зина, которая сроду в Москве не бывала. Когда она снимала косынку и сидела спиной к Нине в своей полосатой блузочке, она была до того похожа на Марусю, что Нину так и подмывало окликнуть: «Маруся!» И она мечтала, что вот вернутся обе в Москву, опять поселятся вместе и будут жить так до конца войны… Но недавно пришло письмо от Маруси из Куйбышева, короткое и горькое письмо: погиб на фронте брат, и теперь ей не до учебы, надо поддерживать его семью. И Нина подумала: Маруся из тех, кто постоянно жертвует собой ради других — есть, выходит, такие люди, которые иначе жить не могут…
В обеденный перерыв забегала Ада, они шли в столовую, садились за отдельный стол, Фиру ревновала Нину, как-то даже упрекнула:
— Тебе не подходит наша компания?
Но дело было не в компании, просто они с Адой могли говорить о Москве — и хорошо бы вернуться вместе, в дороге с детьми обеим было бы легче, — но тут же Ада горестно вздыхала: муж ее был на фронте, а наркомат мужа — здесь, в Саратове, некому вызвать в Москву.
Иногда она заговаривала о Колесовых.
— Они просили передать тебе привет, по-моему, они жаждут, помириться с тобой.
Читать дальше