Мария Глушко - Мадонна с пайковым хлебом

Нине казалось, что идут они невероятно долго, тяпнуло в сон, ноги ослабели, сделались какими-то жидкими в коленях, ей показалось, что вот сейчас она упадет. Ухватившись за стояк, подпирающий полку, она отдохнула немного и медленно пошла, перехватываясь руками за поручни и стояки. Подумала: не может быть, у меня в запасе еще дней десять.

— Купейных не было, — виновато сказал Игнат Петрович, когда они нашли свои места. Но Нине было все безразлично, она не села, а упала на свою полку, завозилась в сумочке, вырвала из записной книжки листок, написала текст и адрес, подала Вене вместе с деньгами.

— Срочную… А лучше — «молнию»…

Потом сняла пальто, бросила на ноги и легла, подмостив под голову сумочку. Сразу стало хорошо, тело сделалось легким, невесомым, сейчас она его не ощущала, вроде никакого тела у нее и не было. Вот. и все, конец скитаниям, подумала она, даже не верилось, что через каких-то два дня она будет в Саратове.

Вдруг подумала, что ведь это город не только ее детства, но и Виктора, и он тогда тоже жил в этом городе, они могли учиться в одной школе, ходить по одной улице и не знать, что в будущем судьба соединит их. Она поплыла куда-то легко, невесомо, словно кто-то нес ее на руках, осторожно и ласково, и в ней звучало отчетливо и счастливо: «Все будет хорошо… Все будет хорошо…»

Нина не поняла, отчего проснулась, было еще темно или уже темно, она не знала, опять ныло в животе, и она поднялась, пошла в туалет. В коридоре подслеповато горели редкие лампочки, она посмотрела на свои часики, было пять, но она не знала, пять утра или вечера.

Поезд шел быстро, качался вагон, ее бросало от стенки к стенке, она чувствовала, как дрожит под ногами пол.

Возвращаясь, опять взглянула на часы, они показывали ровно пяти, и она поняла, что часы стоят. Все спали, спросить было не у кого, да и к чему ей время, она снова легла и постаралась уснуть, но не удалось. Во всем теле чувствовалась не то чтобы боль, а странная дисгармония, все разладилось, сдвинулось, опять тело отяжелело, она старалась устроиться на полке поудобнее, но не получалось.

Она закрыла глаза, заставляла себя думать о чем-нибудь хорошее, спокойном как приедет в Саратов и ее встретят, наверно, телеграмму уже получили. — но вдруг боль пронзила поясницу и точечно остро запульсировала внизу. Нина зажала рукой рот, чтобы не стонать, уткнулась в шапочку и опять уловила исчезнувший запах духов, но это уже было сейчас ненужным, ни о чем не напоминало и не отвлекло ее.

Лежала, боясь шевельнуться, старалась вспомнить, что могла съесть несвежего, отчего это разболелся живот. Во рту запеклось, хотелось пить, она вспомнила, что где-то есть бутылка крем-соды, но боялась встать, ей казалось, что если сейчас она сможет заснуть, то все успокоится и пройдет.

Она пригрелась и задремала было, но вдруг новый приступ боли потряс — ее, боль перекатилась с поясницы на живот, все в ней напряглось и замерло.

Нет, нет, у меня же еще десять дней… Ну пусть девять.

Тихо постанывая, Нина встала, держась за перегородки, поплелась в туалет. Ей стало страшно от одиночества, она постучалась в служебное купе, долго никто не открывал, и она, преодолевая слабость, стучала еще и еще. Наконец откатилась дверь, на пороге встала пожилая проводница с хмурым мятым лицом.

— Нет ли у вас чего-нибудь от желудка?

Проводница смотрела бессмысленными глазами.

Заправила за ухо прядь волос, зевнула.

— Чего надо-то, не пойму.

Нина часто задышала, испарина выступила на лице, она знала, что сейчас накатит новая волна боли.

— От желудка… Может, таблетки… — И тут охнула, обняв живот, села прямо на пол. Проводница подхватила ее, волоком протащила к себе.

— О господи-святители, ты не рожать ли наладилась? Пойти мужика твоего разбудить…

Сквозь боль и темноту в глазах Нина пыталась выдавить из себя несколько слов, объяснить, что с нею вовсе не муж и будить его не надо, а живот болит от желудка, что-то съела… Но так ничего и не сказала, через стиснутые зубы не вырвалось ни одного слова.

— О господи-святители, — хлопотала проводница, стараясь уложить Нину на своей полке. Но Нина, как ванька-встанька, тут же опять садилась, так ей было легче.

Проводница куда-то исчезла и опять вернулась, из-за плеча ее выглянуло испуганное лицо Игната Петровича.

— Вам плохо? — хрипло спросил он, она не ответила, сидела, откинув голову, опершись руками на полку, и вся ушла в боль. И опять как тогда, в кабинете Рябинина, начались провалы и пропуски в сознании: черные ямы, заполненные болью. Она увидела старуху, сверху падал желтый свет, старуха ощупывала ее живот, зачем-то измеряла его пальцами — Нине казалось, что все это ей снится: старуха в платке, сухие холодные пальцы и этот желтый колкий свет… До нее долетали отдельные слова, она никак не могла сложить их в фразу и понять смысл. И вдруг услышала: