Антонио Ларетта - Кто убил герцогиню Альба, или Волаверунт

Ты помнишь тот последний праздник, который устроила Каэтана накануне своей смерти? Мы оба были на нем, и неожиданная и такая странная смерть Каэтаны, думаю, навсегда запечатлелась у нас в памяти, но сейчас я буду рассказывать тебе о тех событиях так, как их пережила Майте и как несколько лет спустя она их вспоминала. Постараюсь не отвлекаться на посторонние детали. Майте, как ты, конечно, помнишь, приехала во дворец Буэнависта вместе со мной, полагая, что ты в это время находишься в Ла-Гранхе, но, едва войдя в зал, мы увидели среди приглашенных и тебя, и Пепиту. Это был первый удар для Майте. Она всегда говорила, что не испытывает ревности к Пепите и не желает ей зла, скорее даже сочувствует ей, считая ее другой твоей жертвой. Однако, увидев вас вместе, она подумала, что это ловушка, которую ты, Каэтана и Пепита подготовили ей, чтобы оскорбить ее, публично выставить на смех, поиздеваться. К тому времени она уже была одержима идеей, что является предметом постоянных насмешек для всех, и в первую очередь для тебя, и что именно ты ради каких-то своих целей настраиваешь всех против нее. Вот почему она никогда не приписывала твои ошибки легкомыслию или случайным промахам, а всегда видела в них только желание досадить ей, выставить ее на посмешище, всегда находила в них злокозненную интригу. Да, плохо начался для Майте тот вечер у Каэтаны. Неожиданная встреча выбила ее из колеи, ей стало казаться, что все смотрят на нее с издевкой или жалостью, что ей приготовлены и другие, еще более неприятные сюрпризы. Она подумала, что ты неспроста говоришь о чем-то наедине с Каэтаной (ей было известно, что ты тайно встречаешься с герцогиней: она установила за тобой слежку), она улавливала перешептывание, смешки – и все принимала на свой счет. Твое коварство не имело границ: она ярко представляла, как ты подробно рассказываешь всем о ваших интимных отношениях, о ее несостоятельности как матери и хозяйки дома; фантазии у нее удивительным образом уживались с достаточно ясным восприятием реального мира, поэтому ее поведение ни у кого не вызывало подозрения или тревоги; на самом же деле малейшая деталь могла возбудить ее больное воображение и привести в состояние крайнего возбуждения, но так как она ни с кем не была откровенной и ни с кем не конфликтовала, никто ничего не замечал, и ее подозрения быстро набирали силу и стремительно росли как бы в пустоте, пока не принимали окончательную форму и делались крепкими, как прутья железной решетки, замыкавшие ее внутреннюю тюрьму, в которой она и жила и из которой тайно и безуспешно пыталась бороться со своим унижением.

Позднее, во время ужина, Каэтана шутила по поводу поджогов дворца Буэнависта и обсуждала, кто из присутствующих мог бы быть поджигателем. В ее рискованной шутке задевались сама королева, ты, Осуна и весь народ – всех вас упоминали как возможных злодеев, подпаливающих дворец смоляным факелом. Майте тоже хотела говорить, тоже хотела участвовать в игре, подхватить шутку о возможных поджигателях. «Твое платье слишком уж нарядное, – включилась она в разговор, обращаясь к Каэтане своим слабым, бесцветным голосом. – А кстати, тебе не сказали, что меня видели накануне вечером на Прадо? Что я ехала в моей коляске с зажженным факелом?» Как всегда, желая быть ироничной, она слишком медлила, прежде чем вступить в разговор, ей не хватало остроты, поэтому она не могла удержать внимание присутствующих. Вот и на этот раз никто не обратил внимания на ее шутку, фраза упала в пустоту, Каэтана отделалась какими-то пустыми словами, было ясно, что она пропустила замечание Майте мимо ушей. А та снова почувствовала себя отвергнутой, лишней. Ее не замечали за этим столом, она была ничем, с ней не считались даже как с врагом. Она едва не ушла, ведь даже соседи по столу не смотрели в ее сторону, и это лишний раз подтверждало ужасное подозрение: она просто не существует для них, а если и существует, то лишь как предмет насмешек.

А потом была та прогулка по дворцу, остановка в мастерской Гойи, странная выходка Каэтаны по поводу ядовитой краски. И все это время Майте не могла думать ни о чем другом, кроме как о своей мести; пусть не сейчас, пусть потом, но она непременно отомстит; ее фантазия рисовала вполне конкретные сцены: вот ты споткнулся и катишься кубарем по мраморной лестнице, и вот твое похожее на разодранную тряпичную куклу тело безжизненно распростерлось внизу; картина была такой яркой, что у нее закружилась голова и пришлось ухватиться за перила; а вот огни светильников сливаются вдруг в огромное пламя, в котором под вой исчезающих демонов сгорает твоя черная душа; тут ее начало тошнить от запаха масла в горящих светильниках, так что пришлось прикрыть лицо надушенным платком. А слова Каэтаны о ядах откликнулись в ее воображении пугающе реалистичной картиной: ты корчишься на полу в страшной агонии, тщетно взывая о помощи, но люди вокруг неподвижны, как статуи, они смотрят на тебя с безразличием или презрением. Все так просто, объяснила Каэтана: достаточно понюхать или коснуться кончиком языка этого изумрудно-зеленого порошка; или достаточно, подумала Майте, смешать его с нюхательным табаком или посыпать им салат, растворить в воде, которую пьют перед сном. Эти мысли привели ее в восторг. Наконец-то она сможет увидеть тебя мертвым! Наконец-то исполнится мечта! Бог услышал ее молитвы, теперь она сможет прожить спокойно остаток жизни, сможет забыть тебя. Тут она потеряла сознание.