Антонио Ларетта: Кто убил герцогиню Альба, или Волаверунт

В. – Какое у вас сложилось мнение относительно болезни, мучившей герцогиню?

О. – Вы сыплете мне соль на раны, сеньор шеф полиции. Учитывая, что я четыре года не лечил свою пациентку, это был не самый подходящий случай, чтобы сделать заключения о ее состоянии. Сначала я решил было, что у нее отравление, одно из тех, что вызывается летними миазмами; но потом выяснил, что сеньора герцогиня, противу всех рекомендаций, в том числе и моих, настояла на своем путешествии в Андалусию; узнав от сеньориты Каталины, что сеньора герцогиня позволяла себе вступать в контакт с больными, я склонился к мысли, что она заразилась одной из тех ужасных лихорадок, которые в течение нескольких дней протекают скрытно, а затем вдруг проявляются в острой форме. Что и случилось на самом деле.

В. – Думаете ли вы, как и другие, что организм герцогини был угнетен и ослаблен и, соответственно, предрасположен к тому, чтобы воспринять любую болезнь?

О. – Герцогиня была крепкой женщиной, ей не исполнилось еще и сорока лет. Ну а если она страдала от старых болезней, которые лечили неправильно или небрежно, об этом я ничего не могу сказать. Доктор Дуран, который пользовал ее в течение последних четырех лет, может рассказать об этом лучше, чем я. Я же ограничил себя тем, что было мне доступно, и должен сказать, что по воле Бога потерпел поражение, и, как только узнал, что Франсиско собирается приехать, решил отправиться домой, чтобы не вмешиваться в лечение доктора Дурана и не высказывать сомнений, ибо к таким вещам я питаю самое глубокое отвращение.

В. – Не мелькнула ли у вас в какой-то момент мысль, что герцогиня могла быть отравлена?

О. – О чем вы говорите? Ни в какой момент. Да и кем? Боже правый! В доме де Альба такого не может быть. Мы живем в Испании, сеньор шеф полиции, и хотя нас одолевают демоны, ничто так не чуждо испанской душе, как яд – самое коварное и предательское оружие. Нет, я полностью отвергаю такое подозрение.

В. – Следовательно, вы отрицаете, что кто-либо мог быть заинтересован в том, чтобы физически устранить герцогиню?

О. – А зачем бы ему это делать? Ведь это была герцогиня де Альба! Она имела свои слабости – а кто их не имеет? Была, может быть, немного непостоянной, выдумщицей, и поэтому была иногда склонна к капризам и к фантазиям, я имею в виду некоторые формы знахарства, но ведь за это никого еще не отравляли, сеньор! А кроме того, врач с таким большим опытом, как у меня, сразу обнаружил бы признаки отравления и принял бы необходимые меры, а в случае неудачи потребовал бы вскрытия. Но ничего такого не произошло, и это лучший ответ на ваш вопрос.

Мы отпустили сеньора Бонелльса, немного разволновавшегося во время последних своих показаний, и пригласили войти дона Франсиско Дурана. Встретившись, лекари приветствовали друг друга весьма холодно, но вежливо. Молодой врач уселся и стал задавать нам вопросы, поэтому мы были вынуждены заметить ему, что он здесь для того, чтобы отвечать. Ниже мы приводим содержание опроса.

Вопрос. – Ваше имя?

Ответ. – Франсиско Дуран-и-Конде.

В. – Кем вы приходитесь покойной?

О. – Я домашний врач, с 1798 года.

В. – Вы сменили дона Хайме Бонелльса?

О. – Бонелльс уже успел сказать? Бедный старик. Для него это было нелегко, и он не может забыть об этом. Он говорил обо мне очень плохо?

В. – Пожалуйста, доктор Дуран. Мы вам повторяем: спрашивать – наше дело. И наш допрос совершенно конфиденциален.

О. – Хорошо-хорошо. Я понимаю. Так лучше. Не будем терять времени напрасно. Спрашивайте.

В. – По какой причине вы стали врачом сеньоры герцогини?

О. – Да по самой обыкновенной. Меня рекомендовали. Я вылечил детей в семье Бенавенто-Осуна. Герцогиню же мучили головные боли, которые никак не поддавались лечению… Ну, короче говоря, старик Бонелльс не мог попасть с ними в точку. А я смог. Большой заслуги здесь нет. Вся медицина – наполовину возможность, наполовину слепой случай. Искусство, еще не вышедшее из пеленок. И лучше знать об этом.

В. – Считаете ли вы, что организм вашей пациентки, сеньоры герцогини, был ослаблен и подвержен…

О. – Это слишком общие утверждения, они простительны для профана, но не для человека науки. На герцогиню благоприятно действовало мое лечение, и плохо – лечение других. Ей было, как я полагаю, около сорока лет. Возраст, когда организм уже отступает на несколько пядей перед смертью.

В. – Имеется ли у вас достаточно ясная идея о том, что вызвало эту смерть, такую неожиданную и… скажем, насильственную?