– Надень, – предложил Фрэнк, снимая со спинки стула свою спортивную куртку. Ему не нравилось, когда актеры прятались за костюм, но без этого не обойтись. – И это. – Он снял с себя галстук, и Тоби небрежно обмотал его вокруг шеи – красный в полоску леденец на фоне темной футболки. – Я – Крис. Я буду сидеть здесь, словно я – Крис. А ты входишь и стараешься меня убедить, что ты – самый счастливый человек на нашей хреновой планете.
Фрэнк уселся перед телевизором. Тоби вышел из-за угла.
– Привет. Что идет? Слушай, ну и денек! Сегодня прослушивание прошло «на ура». И собеседование тоже…
Фрэнк внимательно слушал. Никаких изменений, никакого прогресса. Голос деревянный.
– Прервемся? – предложил он. – В холодильнике найдется сок или содовая?
Тоби поплелся за ним на кухню.
– Извини, Фрэнк. Мне кажется, все остальные сцены я нутром чувствую, но эта – самая важная, а у меня блок. Не знаю, отчего. Может, боюсь вложить в нее чересчур много.
– Лучше больше, чем меньше. Потом подгоним. – Правда, если Тоби говорит «чересчур», то это чересчур.
– Может, мне трудно играть провал потому, что у меня провал по всем линиям. В какое только дерьмо носом не тыкали. На этой неделе у меня передозировка.
– Держи! – Фрэнк вручил Тоби стакан апельсинового сока. У него не было ни малейшего желания окунаться в реальные эмоции – это театр, а не групповая терапия. Но Тоби придется на всякий случай выслушать: вдруг удастся уловить нечто, полезное для роли.
– Для одной роли я чересчур мягок. Для другой – груб. Меня бросил любимый человек. Нью-Йорк прожует тебя с косточками и выплюнет. Зачем я вообще приехал сюда? Сидел бы себе в Милуоки. Там хороший театр. Но что такое слава в Милуоки? «Знаменитость из Милуоки»!
Обнаженные чувства, такая слабость, уязвимость. Зачем столь ранимому человеку понадобилось подставлять свое «эго» кислотному душу театра? Не Фрэнку задавать такой вопрос – он сам прошел через это.
– Хорошо хоть, мне больше не хочется быть знаменитым, – вздохнул он.
Тоби искренне удивился:
– Да ты и не был знаменит!
– Не был. Но мне казалось, я этого хочу. Только в этом счастье. А теперь я знаю, что могу быть счастливым и без славы.
Счастлив ли он? Фрэнк боялся, как бы Тоби не поймал его на слове, но юноша лишь задумчиво покивал.
– Ну, я тоже не нуждаюсь в славе, – сказал он, – но и не откажусь, если выпадет на мою долю. По крайней мере, тут-то Дойл поймет, что дал маху.
Может, это и есть ключ к роли? – подумал Фрэнк. Разбитая любовь?
– Тяжело, когда тебя бросает любимый, – сказал он. – Пошли в гостиную.
Тоби поплелся за ним.
– Сегодня утром я виделся с Калебом. Забежал без звонка. Напрасно. Он даже не посмотрел на меня. Словно ему белье из прачечной доставили.
– Угу. И что же ты испытываешь, когда говоришь, будто все у тебя хорошо, а на самом деле тебя только что кинули?
– Я никому не говорил, будто у меня все хорошо. У меня все отвратительно.
– Ага. – Фрэнк сделал паузу. Какой еще подход испробовать?
– Что я сделал не так? – ныл Тоби. – Он просто не хочет, чтобы его любили. Ему кажется, он не заслуживает любви. Ты ведь знаком с его сестрой, да? Она тоже такая – ебанутая?
Дойлы. Они оба знакомы с этим семейством.
– Джесси – она сложная. Но ебанутой я бы ее не назвал. – И Фрэнк никогда не стал бы рассуждать о том, заслуживает ли Джесси его любви.
– Вся семейка двинутая. Не могут любить того, кто рядом. Здесь и сейчас. Калеб все еще влюблен в покойника. А его сестра – она, вроде, разведена?
– Да. Она и не вспоминает о своем бывшем. – У Фрэнка имелись собственные теории насчет Джесси, но делиться ими он не собирался. – Да, это странная парочка. Они особенные. Не такие, как все. И друг на друга не очень-то похожи. – Сейчас Джесси для него даже не зрительный образ, а звук – резкий, саркастический смех. – Она очень умна. Практична, с чувством юмора. Красива. Но пока что она не готова любить. Это ей решать.
– Два сапога пара, – проворчал Тоби.
Фрэнк насмешливо изогнул бровь.
– Может, Калеб отвергает не любовь. Он отвергает тебя.
– Нет! Ну уж нет! – актер разразился презрительным смехом. – Ни-ни-ни! Пока чувство было свежо, он принимал его. Пока все шло легко и весело. А потом, когда стало по-настоящему, он испугался. Он боится близости.
– Только что провалилась его пьеса, – напомнил Фрэнк. – Возможно, сейчас у него нет сил любить.
– Нет, – настаивал Тоби, – точно, он боится близости. У геев такое бывает. Ты – натурал, тебе не понять.
Читать дальше