– Что-то забыла?
Высокая фигура с расплывчатым бледным лицом заполнила дверной проем.
Тоби.
– Привет. Извини. Какая-то дама как раз выходила, и я зашел. Следовало позвонить по домофону, да? Или по телефону. Извини.
Колено присогнуто, бедро слегка отставлено. Тоби понурил голову, но поглядывал на Калеба снизу, из-под лохматой челки – по-овечьи, по-собачьи. На нем джинсы и коричневая футболка с оливковым отливом.
– Привет, Тоби. Зачем пожаловал в наши края? – Калеб говорил спокойно, размеренно, хотя отнюдь не был готов к встрече с реальным Тоби – он казался больше, занимал много места. Сколько они не виделись? Две недели. Разросшийся образ Тоби сквозь глаза проник во внутренности. Было время – образ Тоби проникал сквозь глаза в сердце или в член. Но теперь он вонзился прямо в розовую, беззащитную слизистую кишок и желудка.
– Пришел за носками и остальным бельем, – объявил Тоби.
– А?
– За вещами, которые оставались в стирке. Ты слушал автоответчик?
– Ну да. Ну да. Все вернулось из стирки еще на прошлой неделе.
– Я забыл. Только теперь вспомнил, когда чистое кончилось.
Бледнее, чем запомнилось Калебу, и волосы светлее, почти прозрачные. Запах все тот же, странная смесь кислоты и горечи, крыжовник с морской водой. Стоять вплотную к нему – даже это слишком интимно.
– Мои вещи целы? Ты их не выбросил?
– Глупости. Елена, наверное, сложила их вместе с моим добром, когда убирала в доме. Пойдем, посмотрим.
Тоби вошел, неожиданной для Калеба уверенной, даже «крутой» походкой. Голову держит высоко, безразлично оглядывая помещение, где недавно они жили вместе.
– Как дела? – спросил Калеб.
– Дел по горло. Я же играю в пьесе, знаешь.
– Помню-помню. Которую ставит приятель моей сестры.
– Эта речь, которую ты для меня написал, – начал Тоби. – То, что надо. Фрэнк хотел малость переделать, но я ни слова не позволил изменить.
– Если так лучше для пьесы, отчего же, – пожал плечами Калеб.
Две трети маленькой спальни занимала широкая кровать. Занавески раздвинуты, большое решетчатое окно делило пейзаж на квадраты, словно расчерченную широтами и меридианами карту. Калеб жестом предложил Тоби войти.
– Белье в нижнем ящике. Просмотри и возьми свое.
– Не боишься подпустить меня к своему хозяйству? – Взглядом юноша попытался выразить обиду, сердечную печаль.
Играет, конечно. Постоянно актерствует. Вот только бы разобраться, когда он просто прикидывается, а когда изображает то, что чувствует на самом деле.
Плевать, мысленно сказал Калеб. Отвернулся от его собачьего взгляда, вытащил ящик и выбросил на кровать с десяток белых трусов и футболок.
– На, ищи свое. Вряд ли тут много – мне еще ни разу не попадалось.
Хотя белье они носили похожее, отличить принадлежавшее Тоби было просто – он был выше и крупнее, а к тому же тратил деньги на марку под названием «2(x)ist».
Присев на кровать боком, как в дамское седло, Тоби склонился над штопкой белья.
Калеб остался стоять у двери.
– Значит, живешь теперь в пригороде?
– Ага. Аллегра всех как липку обдирает, заломила по четыре сотни с каждого. Что поделаешь!
Футболка слегка приподнялась, внизу проступили три изящных позвонка.
– Придешь на спектакль, увидишь квартиру.
Ремня он не носил, пояс джинсов слегка отставал, внутри виднелась узкая белая резинка.
– Ты же придешь?
– Наверное. Не на премьеру, потом.
Тоби слегка повернулся, резинка соскользнула ниже, обнажив плоскую перемычку между спиной и ягодицами.
И Калеб не выдержал. Рванулся, сгреб Тоби, швырнул лицом вниз на кровать. Ухватил за седалище и тряс, пока не вытряс из джинсов и трусов. Круглая, тяжелая задница, будто два мячика. Тоби попытался высвободиться, но Калеб держал крепко. Вонзил подбородок промеж половинок, потерся отросшей щетиной.
– Вот что я люблю, – промурлыкал он. – Только это я люблю в тебе. Больше в тебе нет ничего подлинного. – Он зарылся носом в теплую, влажную ложбинку. Раздвинул отверстие, надавив большими пальцами, проник языком внутрь. Мальчик тут же приподнялся на локтях, изогнул спину, застонал, словно раненый слон.
– Пакет нужен? – спросил Калеб.
– У меня с собой рюкзак, туда сложу. Спасибо.
Тоби копался в белье, проверяя ярлычки. Калеб так и стоял в дверях. Да, он мог бы наброситься на него. Отсосать, отыметь, оттрахать – чем непристойнее, тем лучше. Но насилие тоже секс, а секс слишком легко перепутать с любовью. Он не любил Тоби.
Читать дальше