Кристофер Брэм - Жизнь цирковых животных

Но Рабб до такой степени был поглощен едой, что не слышал ни слова. Кто это сказал: молчащий собеседник не слушает, а дожидается своей очереди? Американец какой-нибудь.

Было время, когда вечер понедельника считался пустым. Все театры закрыты, народ сидит по домам – и актеры, и зрители, и даже критики. Но теперь не стало тихих ночей, особенно в районе Бродвея. Кеннет Прагер сожалел об этом.

Весь день он просидел в газете, редактируя два обзора, которые шли в печать в конце недели. В одном он описывал «неровную» постановку «Соперников», [52]возобновленную «Си-Эс-Си», в другом – претенциозный мюзикл на тему нью-йоркских собаководов. «Вообразите „Ренту“ [53]с собачьим печеньем или «Волосы» [54]в конуре, и вы получите представление о «Собачьих бегах»». Он старался быть подобрее к актерам.

Прогноз на неделю: ничего выдающегося. Можно было бы написать статью о новом фильме Ричарда Формана, [55]этого удивительного мечтателя-авангардиста, чей стиль работы не менялся на протяжении тридцати лет. Повторение как основа индивидуальности. Однако Тед Бик, главный обозреватель, уже запустил когти в Формана. Выйдя из больницы, Бик ревниво следил за Кеннетом, не уступая ни единого лакомого кусочка…

От редактора «Соперники» вернулись в компьютер Кеннета, разукрашенный, словно рождественский торт, красными исправлениями и зелеными знаками вопроса, в том числе: «Уточните, п-ста, для тех читателей, которые, быть может, не помнят этого, в каком веке жил Шеридан». Кеннет имел полное право работать дома, но не желал разлучаться с кабинетом в здании «Таймс». Здесь, в надежном убежище тесного офиса на четвертом этаже, он чувствовал себя настоящим, принадлежащим чему-то. За открытой дверью, не производя лишнего шума, трудились другие таймсовцы и таймсовки. Его знали здесь не пугалом, «Бродвейский Стервятником», а надежным человеком, дисциплинированным журналистом – всегда сдавал материалы в срок. Большинство сотрудников ему нравились, и они хорошо относились к нему. Только вот Бик невзлюбил.

Домой Кеннет вернулся на такси. Раньше он ездил на метро, а теперь боялся: то и дело натыкаешься на людей, имеющих отношение к театру.

Вечером он ужинал с семьей. Спагетти с сыром – любимое блюдо Розалинды, Гретхен закупила ингредиенты по пути с работы в «Гурме Гараж». Гретхен обсуждала с Розалиндой мальчика, который нравился дочери, Тони из «Плавучего театра». Оказывается, ей уже мальчики нравятся. Она же еще ребенок?

– Не пора ли мне выходить с обрезом, чтобы отваживать поклонников? – предложил Кеннет.

– Ох, папа! – Розалинда одарила его снисходительной усмешкой. Блеснули скобки на зубах.

В тот час, когда нормальные люди ложатся в супружескую постель и наслаждаются долгой беседой с женой – он бы хотел подробнее расспросить Гретхен насчет Тони – Кеннету предстояла новая работа. Сегодня в «Кафе Фез» [56]ему предстояло посмотреть нечто под названием «Леопольд и Лоис». Даже не спектакль, а одному Богу известно, что такое. Музыкальный обозреватель посмотрел и сказал: это не мюзикл. Решили послать Кеннета.

– Удачи, дорогой, – пожелала Гретхен, когда он чмокнул ее в макушку, и даже не поднялась с дивана. – Мало ли что? – робко намекнула она. – Вдруг тебе понравится?

Кеннета передернуло, и он чуть было не застонал вслух.

– Постараюсь не разбудить тебя ночью, – пообещал он. – Спи.

«Кафе Фез» находилось неподалеку, в Ист-Виллидже. Кеннет решил пройтись пешком. Чудесная ночь, мягкий, благоуханный ветерок. В густой тени деревьев он чувствовал себя в безопасности, никем не узнанный.

В цокольном этаже большого популярного ресторана поблизости от «Паблик Театр» располагался «Фез». Обозреватели должны сохранять инкогнито, однако здесь Кеннета знали. «"Таймс"? Столик для вас заказан». Внутри помещение выглядело как ночной клуб, но здесь собрались отнюдь не чинные завсегдатаи ресторана: молодые, в основном бритоголовые ребята, штампованные рожи. Хотя Кеннет оставил галстук дома, он выделялся среди них, словно агент национальной безопасности.

Его проводили к столику, где уже сидел пухлый молодой человек в полосатом льняном костюме.

– Кеннет Прагер! Какой приятный сюрприз! Вот уж не думал встретить здесь вас!

Кеннет пожал влажную, мягкую руку.

– Привет, Камерон!

Камерон Дитчли работал на «Пост» – он не был театральным или музыкальным обозревателем на ставке, так, дилетант, освоивший центр Нью-Йорка. Щеголь, застрявший в иной эпохе, в неполные тридцать лет он казался выходцем из «Сладкого запаха успеха». [57]Из кармана пиджака торчит уголок платка. Говорит громко, подвизгиванием выделяя «ключевые» слова.