Калеб нахмурился.
– Это не значит, что ты – не гений, Кэл. Ты тоже.
– Кто это сказал? – Он низко опустил голову, короткая бородка уперлась в шею. – «Гений» – дурацкое слово. Нет никаких гениев, особенно в театре.
Черт бы побрал эту бородку. Он думает – клево, а на самом деле – куцая, искусственная какая-то щетина. Такая поросль вышла из моды лет пять тому назад. Но уж если Джесси не поспевает в ногу со временем, то Калеб и вовсе… Толстые очки в черной оправе, бородка – вылитый козел в библиотеке.
– Актер – всегда гений, – возразила она. – Он должен мгновенно перевоплощаться, весь, телом и душой. Не постепенно, как это происходит у писателей и художников.
Взгляд Калеба утратил пристальность, устремился куда-то вдаль.
Джесси не сдавалась:
– Я пришла к выводу: актеры, во всяком случае, хорошие актеры – это мудрые безумцы. С Генри никогда не знаешь, с кем будешь иметь дело в следующую минуту: с безумцем или с мудрецом.
В общении с братом большая часть монологов выпадала на долю Джесси. Порой она упрекала в этом Калеба – можно ли так погружаться в свои мысли, быть таким «анально-ретентивным» (все мы сейчас знакомы с психоанализом), – но винила и себя: болтает, болтает, словно таким образом доказывает, что она еще жива.
– Актерам свойственна волшебная бездумность, – продолжала она. – У меня ее нет. Вот почему я не смогла толком играть ни в колледже, ни на курсах. В смысле – я не чересчур умна для актрисы, но слишком рациональна, слишком анализирую себя.
Она явно напрашивалась на отпор, но Калеб все еще сдерживался. Прятался от нее глубоко в себе.
– Обдумываешь следующую сцену? – Провокационный вопрос. – Погружен в очередной мегапроект?
Калеб вздохнул:
– Я тебе уже говорил. Никакого проекта нет.
– Ладно. Можно это не обсуждать.
– Обсуждать-то нечего. Вот уже много месяцев я ничего не пишу. Хотелось бы знать, почему. – Не агрессивный, но холодный и самодовольный сарказм. Умеет же человек страдать в полном сознании своей правоты.
– Начнешь снова. Не подгоняй себя.
– Хм! – Отвернувшись, он уперся взглядом в окно.
Все ясно, подумала Джесси, ему не пишется, и говорить об этом он не желает. Понятное дело. Однако надо во что бы то ни стало привлечь внимание Калеба. И она рискнула выложить козыря.
– Фрэнк говорит, Тоби хорошо играет в его постановке.
– Рад за Тоби. – Он и глазом не моргнул.
– Ты ведь придешь посмотреть?
– Не в эти выходные. В следующие. Может быть. В эти выходные у меня замечательный праздник, не забыла?
Джесси фыркнула.
– Я пробила Тоби на эту роль, а ты даже не придешь? Как раз из-за него?
– Можно подумать, я боюсь встречи с Тоби. – Уголок рта презрительно вздернут. – И никого ты не пробивала. Фрэнк его пригласил.
– Но Фрэнк познакомился с ним через меня.
– Как поживает старина Фрэнк?
Вроде бы невинный вопрос – сменить тему, – но Джесси расслышала презрительную снисходительность в его тоне.
– Мне казалось, Фрэнк тебе нравится.
– А что в нем может не нравится? – Подразумевая, что нравиться особо нечему.
– Жаль, ты не видел его спектакль в школе. Это было здорово! Вчера они выступали в последний раз. Ты так и не сходил. Фрэнк – хороший режиссер. Просто чудесно, как дети старались играть по-настоящему. Оказывается, «Плавучий театр» – интересная вещь, глубокая, я и не догадывалась…
Калеб снова отключился.
В ярости Джесси достала мобильник, нажала кнопку.
Калеба передернуло.
– Кому ты звонишь?
– Проверяю, не было ли чего от Генри. – Чистой воды показуха. Вчера Генри действительно позвонил, но такое случалось редко. Сегодня она взяла с собой телефон для виду, доказать самой себе, что кто-то постоянно в ней нуждается.
Разумеется, никаких сообщений, даже от Фрэнка, на автоответчике не оказалось. Выключив телефон, Джесси убрала его в карман пальто.
– Вчера Генри оставил такое странное сообщение, – сказала она. – Спрашивал о тебе.
– Обо мне?
Сообщение было настолько глупое, Джесси сразу же выкинула его из головы.
– Спрашивал, ты ли – тот самый Дойл, драматург.
– Может, хочет, чтобы я написал пьесу под него?
– Вообще-то, он хотел, чтобы ты объяснил ему что-то насчет алгоритмов.
– Э?
Джесси расхохоталась.
– Так он сказал. Я тоже удивилась.
– Господи! Стоит пустить в ход пару математических метафор, и люди примут тебя за Эйнштейна. Какого черта Генри Льюсу понадобились алгоритмы?
– Понятия не имею. Наверное, просто красивое слово. Или удочку закинул – вы же с ним не знакомы, верно?
Читать дальше