Виктория Токарева - Одна из многих

— Понятно, — отозвалась Анжела.

— А когда я вижу таких, как этот, я начинаю верить в будущее. Растет новое поколение — свободное и нравственное.

— Давай спать, — предложила Анжела. — Ну его на фиг…

Николай обнял Анжелу.

— Давай сегодня не будем, — попросила Анжела. — У меня нет настроения.

— Тебе двадцать лет. У тебя впереди вся жизнь. Мне жаль терять каждый день.

— Ну ладно… — вздохнула Анжела и легла так, как ему нравилось.

А про себя подумала: «Гуманитарная помощь, Красный Крест».

На другой день Анжела не выдержала и позвонила Савраскину.

— А-а… — узнал он. — Королева Шантеклера?

Анжела не знала, что это значит, но на всякий случай обиделась.

— А ты кто? — спросила она.

— Ладно, — примирительно сказал Савраскин. — Чего хочешь? Роль сыграть?

— Главную, — уточнила Анжела.

— А твой козел заплатит?

— Он не козел.

— А кто?

— Выдающаяся личность.

— Ладно, — сказал Савраскин. — Я скажу сценаристу, пусть он сделает для тебя эпизод минуты на три.

— Ты хочешь полтора миллиона долларов за три минуты?

— Это бесплатно, — сказал Савраскин. — Подарок тебе на Восьмое марта.

— А я тебе кино не испорчу?

— Не испортишь. Мне там по-любому нужна молодая телка.

— Ты про коров снимаешь? — удивилась Анжела.

— Почему про коров?

— Ты же сказал: телка.

— Телка — это девушка, — объяснил Савраскин. — Ты вообще откуда приехала?

— Не хочу я быть телкой.

— Соглашайся. Лучше три минуты у гения, чем главная роль у козла.

— А кто козел?

— Да все козлы. Не видишь?

— А кто гений?

— Я, кто же…

Савраскин снимал мюзикл, современный «Гиперболоид инженера Гарина».

Суперталантливый мерзавец изобретает орудие массового поражения. Планета на грани уничтожения. Мерзавец любит прекрасную Изабеллу, супертелку. Изабелла должна уничтожить мерзавца, но у них любовь. Что важнее: любовь или вся остальная планета?

Проблема выбора.

Савраскин курил пачку за пачкой. Вращал глазами, но работал с вдохновением. Ему было интересно снимать. Актерам интересно сниматься. А из этого следовало, что зрителям будет интересно смотреть.

Лето выдалось жаркое.

Уехать из Москвы было нельзя. Шли съемки.

День был наполнен и переполнен: уроки вокала, уроки танца, спортивный зал, тренажеры, диета.

К концу дня Анжела выматывалась, как лошадь на бегах. С нее сходило три пота.

Москва оплывала от жары.

— А почему бы нам не купить дачу? — спросил однажды Николай.

— У тебя есть дача, — напомнила Анжела.

— У меня есть, а у нас нет.

Николай дал задание связаться с риелторами, но риелторы не понадобились.

Лучший друг Николая разорился и, чтобы спасти бизнес, продавал свою дачу. Просил недорого — всего миллион. Столько и вложил. Продавал по себестоимости, без навара. Торопился.

Николай долго не раздумывал и недолго тоже не раздумывал. Он хорошо знал эту дачу, она была ему по душе.

Оформил на Анжелу. В случае развода с женой эта дача не должна фигурировать как собственность Николая. Он вывел дачу из-под наследства. Поехали смотреть новое имение.

Анжела увидела зеленый деревянный забор, зеленые с белым ворота, и ей показалось, что она здесь уже жила.

Открыли ворота. В глубине стоял дом, скрытый зеленью. Куст жасмина скрывал от глаз крыльцо. Этот куст тоже показался родным, как близкий родственник.

Анжела поняла, что приехала на СВОЕ место.

Дачу оставили вместе с мебелью и посудой. Анжела хотела другую мебель, не такую авангардную, но хозяин сказал, что ему некуда ее девать. Не выкидывать же. Оставили как есть.

Наташка-алкашка тут же переехала на дачу. Развела натуральное хозяйство.

В загоне, двигая носами, сидели кролики. По траве бродили несколько кур и коза. Коза была молодая и чистенькая. Анжела повесила ей на шею маленький колокольчик.

В Наташкины планы входило развести сад и огород. Работа на земле была привычной для нее. Наташка как будто не выезжала из Мартыновки. В жизни вроде бы все изменилось, но ничего не изменилось. Та же земля, только хуже. Глина. Соседи — скучные люди в отличие от Мартыновки. Не пьют, песен не горланят. Сидят за заборами и смотрят телевизор. Зато не надо уголь покупать, корячиться с печным отоплением.

Из Мартыновки хлынули гости, дом превратился в проходной двор. Но Анжела не возражала. Мать не выносила скуки, ей нужно было общение.

Наташка продолжала пить, но не каждый день, как раньше, а короткими запоями. Три дня на запой, три дня — на выход и три недели перерыв. Врачи называли — ремиссия.