Гилад Ацмон - Единственная и неповторимая

В ту ночь в гримерке франкфуртской оперы я держал ее за талию, пока мои губы и язык исследовали до мельчайших подробностей ее потаенные секреты. Тогда я впервые целовал женское тело. Я слушал биение ее сердца и чувствовал необыкновенную близость. Я испытывал непреодолимое желание заключить ее в объятия и держать так, чтобы она никогда меня не покинула. Все это было абсолютно внове, я никогда ничего подобного не испытывал.

После того как я насладился вволю, по прошествии часа или полутора, я решил заняться ею всерьез. Я схватил ее за зад. Я скользнул рукой вдоль ее здоровых упругих ягодиц внутрь. Она возбудилась: я слышал учащенное сердцебиение, и таз стал производить осторожные нежные маневры. Не знаю, как мне удалось набраться храбрости, но я сделал это. Я просунул палец туда, глубже, внутрь. Я хотел почувствовать локоны ее лона.

Она распрямила спину и шире развела ноги. Мой палец шарил в поисках шелкового пути. С удивлением я не обнаружил не только локонов, но и подшерстка — она была абсолютно гладко выбрита. Это было неожиданно, но не остановило меня. Наоборот, я обнаружил, что она теплая и влажная. Это было приятно, я ведь не очень знал, чего ожидать. Я трогал ее там, и она тут же отзывалась низким громким стоном. Я понял, что она отнюдь не немая. Я просунул два пальца ей в промежность. Она обхватила их стенками влагалища, пока низ ее живота содрогался в новом чувственном ритме. Еще через несколько секунд я почувствовал нарастание ее внутренней дрожи.

Я беспокоился за свои пальцы — было такое чувство, будто она пытается заглотнуть их. Для игры на трубе нужны только три пальца, но и это не проблема, я уже достаточно знаменит и, если что, всегда смогу научиться играть на тромбоне. Но после каких-то десяти секунд ее дрожь прекратилась. Она резко отодвинулась и посмотрела мне прямо в глаза. Я смутился, потупил глаза и прислонился лбом к ее животу. Я поцеловал ее лобок.

Она оттолкнула меня и отпрянула, потом повернулась и ушла. Я хотел спросить почему, но мои губы не шевелились. Все, что мне оставалось; это смотреть на ее колышущиеся ягодицы, как они удаляются, покачиваясь на высоких каблуках. Она поводила своей великолепной жопой из стороны в сторону. Я завороженно следил за этой бесконечной волной. Я тормозил, перегруженный ее красотой. Она остановилась посреди комнаты, там, где давеча сбросила юбку. Наклонилась, чтобы ее поднять, и я увидел все ее сокровища, ее влажная яркая любовная норка улыбалась мне прямо из великолепного ущелья между ягодицами. Она натянула юбку и двинулась к двери, надевая по дороге блузку.

Я умолял ее остаться, я тянул к ней руки, я просил назвать свое имя. Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. На английском с тяжелым немецким акцентом она сказала: «Продолжение следует». И закрыла за собой дверь. Я остался совсем один, ее смазка стекала с моих пальцев, а лифчик так и остался валяться на полу. Я сидел на полу и вдыхал аромат этого лифчика. Я закрыл глаза и пытался наполнить все свое существо тем ароматом, который она оставила. Думаю, я провел на полу два или три часа… Наконец ранним утром нас попросили освободить помещение. Я взял лифчик и поцеловал отдельно каждую чашечку. Потом сложил его в футляр для трубы, в отделение для сурдинок, как можно дальше от пахучего масла для клапанов. Сюда, можете посмотреть, он все еще здесь, вот тут слева в кармашке футляра. Видите?

Аврум

Спустя три с половиной месяца товарищ Тощий нашелся — гниющим в роще под Нетанией. Все были уверены, что это дело рук федаинов [16] Палестинские партизаны . Прим. автора. и решили немедленно отомстить. Через несколько часов легендарный 101-ый батальон [17] Секретное подразделение израильских коммандос, активно действовавшее в 50-х годах XX века и терроризировавшее арабское население. Батальон был основан и действовал под командованием Жиртреста (намек на Ариэля Шарона. — прим. пер.), тогда молодого военачальника, выросшего во всемирно известного военного преступника и премьер-министра . Прим. автора. получил приказ атаковать Дженин и убить как можно больше арабов. Министр обороны напутствовал их: «Кто бы ни попался вам на пути, стреляйте в голову, и дело с концом». Все были рады доказать, что евреи вам больше не фраеры, а воинственная раса. Веришь, Берд, в глубине души я раскаивался: запилась такая каша из-за того, что мне захотелось понюхать женские трусы. Ну и устроил я им суматоху.