…Вот я и говорил, что мудрые люди обычно склонны к иронии, а ироничные часто являют природную мудрость.
39. И тогда мы вспоминаем, что ирония — это оружие слабых, ирония — это сопротивление рабов. И тогда мы вспоминаем еврейский юмор — ну, можем вспомнить.
Еврейский юмор скорее печален, чем весел. Чаще задумчив, нежели смешон. Строго говоря, чаще это не столько юмор, сколько именно ирония.
«Рабинович здесь живет? — Нет. — А разве вы не Рабинович? — А разве это жизнь?..»
Значения слов обыгрываются в нестереотипном смысле, причем не обязательно противоположном.
Когда коренной одессит Жванецкий начинал свою миниатюру: «И что характерно — министр мясной и молочной продукции есть, и он хорошо выглядит», — хохот советской публики вызывало именно то, что мяса и молока в стране вечно не хватало, и отрасль была в завале. Ирония давала слоеный смысл, стопку из нескольких контекстов сразу. «Еще в школе нас отучают говорить правду», — начинал Жванецкий, и зал падал с кресел: лживая страна, лживая политика, лживая история, и сама школьная правда — это тоже нечто лживое под благородным правдивым соусом: школьников как раз декларативно воспитывают говорить правду.
Поскольку еврейская история весьма печальна, а положение было вечно зависимым, и язык следовало держать за зубами, то оставалось изъявлять жуткое веселье по поводу своих огромных благ и невиданного счастья. К этой форме трудно было придраться недоброжелателю: эта форма позволяла балансировать на грани серьезности и издевки, а издевка могла мгновенно обратиться на себя самого, терпящего и переживающего такие беды и тяготы.
Нет сил не вспомнить кратко канонический анекдот: умерла первая жена, еврей женился на ее сестре, и та умерла, женился на третьей, приходит к ее родителям: «Вы сейчас будете смеяться, но Рива тоже умерла».
Похоже все-таки, что умение видеть предмет с разных сторон, находить смешное в печальном, принимать горе и улыбку в одном флаконе — это признак мудрости. То бишь способности сознания объемно оперировать информацией, создавая полифоничные модели.
40. Английский юмор противоположен еврейскому по эмоциональной тональности, но весьма сходен конструктивно. Есть хорошее определение английского юмора: людям свойственно шутить, когда опасность прошла; мужественные люди могут шутить перед лицом надвигающейся опасности; но когда люди шутят во время опасности — это и есть английский юмор.
Английский юмор — это юмор с каменным лицом. Его фон — всегда выдержанность, невозмутимость, стойкость, спокойствие. Это юмор хорошего тона. Это эхо характера, откованного викторианской эпохой.
В английском юморе стереотип выдержки и стереотип нештатной ситуации (нештатного вопроса и т. д.) взламываются друг об друга, как два яйца. Комический эффект рождает их несоответствие.
Человек тонет в Темзе и орет о помощи, потому что не умеет плавать. Джентльмен на мосту предлагает соседу пари: ирландец. «Почему ирландец, сэр? — Я тоже не умею плавать, но не ору же об этом на весь Лондон».
Корабль идет на гибельный поединок с германским крейсером. «Как вы относитесь к тому, чтобы погибнуть смертью храбрых, джентльмены? — С отвращением! — Но есть ли у нас выбор, джентльмены? — Похоже, что нет». (А. Мак-Лин, «Его Величества корабль "Улисс"».)
Сам факт шутки в экстремальной обстановке — это уже юмор как несоответствие. В адреналиновом экстремальном состоянии шутка, кстати, может вызывать бешеный смех. «Юмор висельников» — это отдельная тема! (Но у меня нет больше сил на трактат о юморе.)
Дополнительная же черта английского юмора — это формально корректное снижение ситуации до кретински низкого уровня. Т. е. стереотип ломается в сторону от высокого к обыденному.
Нищий сидит в продавленном соломенном кресле на дырявом сыром чердаке, жует корочку и курит трубку, набитую окурками. Входит посыльный юриста, объявляет его наследником хрен знает каких домов, счетов, земель и собаки. Нищий окутывается трубочным дымом, покачивает носком драного ботинка и осведомляется: «Вот как? И какой же породы собака?»
41. Не знаю, шо у тебя за бабки, но пора их подбить:
Объектная сущность юмора — неожиданный взлом информационного стереотипа без негативных последствий и необходимости действовать.
Физиологическая сущность юмора — стресс как реакция на нештатную информацию с резким выделением адреналина, кортизола и сахара, после же этапа тревоги и раскодирования информации — наступает этап облегчения и впрыск эндорфинов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу