Михал Айваз: Возвращение старого варана

Очнувшись, я обнаружил, что лежу ничком на холодной земле. Стемнело, на краю поля горели городские огни. Цветные картины растаяли, автомобили с людьми в плащах исчезли. От скульптуры и ямы, которую я выкопал, не осталось и следа. Я поднялся и пошел в город. Успел даже в кино на последний сеанс, на который заранее купил билет, вот только журнал пропустил.

Спустя несколько лет в пивной «У двух солнц» я познакомился с альпинистом, который рассказывал о своем путешествии в Гималаи. Он поведал об удивительном случае, что приключился с ним при восхождении на гималайскую вершину: это было в царстве вечных льдов, высоко над последними жилищами людей; впервые поднявшись по отвесной стене, он оказался на заснеженном скальном карнизе и с изумлением увидел, что на ослепительно белом снегу перед колышущимся ледяным занавесом стоит скульптурная группа из эбена и золота, изображающая обнаженную девушку, тигра и мужчину, печатающего на машинке. Да, похоже, мою находку и в самом деле спрятали очень тщательно.

Я шел к собору Святого Вита от Старой замковой лестницы; было уже темно, на ясном небе зажигались первые звезды. Передо мной выросла алтарная часть храма, черные сплетшиеся силуэты опорных столбов, арочных контрфорсов, надоконных башенок. Слева виднелся пустынный внутренний двор Града, в тишине слышалось журчание струек воды, дугой изливающихся из морды металлического чудища на фонтане в неглубокий бассейн.

Я направился к темному устью Викарской улочки, вьющейся вдоль правой стороны храма. Только я вошел в ее сень, как из погруженного в непроглядную тьму уголка за каменной колонной на меня что-то набросилось; я заметил массивный, однако же не слишком высокий предмет, услышал стук, как будто на брусчатку упало что-то тяжелое и неживое, и тут же звук щелкающих челюстей, от которого мурашки побежали у меня по спине и я невольно вскрикнул. Кусок моей штанины остался в чьей-то страшной пасти. Сильно дернувшись, я отскочил в сторону и попытался пронизать взором тьму улочки и понять, что это за зверь тут на меня прыгает.

На брусчатке лежала большая – около двух с половиной метров в длину – раковина и слегка покачивалась на полукруглой нижней створке после своего недавнего падения. Вот она опять осторожненько приоткрылась, – по-моему, у раковин нет глаз, но похоже было, что она неприязненно наблюдает за мной сквозь узкую щель. Потом моллюск медленно перевалил свою студенистую ногу через край нижней створки, коснулся брусчатки и слегка приблизился ко мне… втянул ногу обратно и снова стал выжидать с приоткрытыми створками. Мне пришло в голову, что, не будь раковина такой дикой, ее можно было бы заманить домой, положить внутрь бильярдный шар, а потом просто кормить ее да ждать, пока шар не обтянется перламутром. Делить однокомнатную квартирку с раковиной, которая куда больше меня, конечно, не слишком приятно, но ради самой большой жемчужины на свете я готов потерпеть месяц-другой. Может, ее даже удастся приручить. Я вынул из сумки рогалик, присел на корточки и осторожно протянул руку к раковине. Она защелкала створками так угрожающе, что я предпочел отступить на несколько шагов. Казалось, что из полуоткрытой пасти доносится тихое ворчание, однако раковина молчала. Я взял длинную рейку, которая лежала в сторонке на строительных лесах, и ткнул ею в черную щель раковины – створки немедленно захлопнулись, дерево так и хрустнуло; подобной хваткой мог бы гордиться даже крокодил. И тут же раковина снова открылась, злобно выплюнула последний кусок рейки, опять вытащила ногу и немножко продвинулась в мою сторону. Края створок подрагивали, будто их колебала какая-то глухая злоба, долго зревшая на морском дне. О жемчужине величиной со страусиное яйцо я больше не мечтал.

Раковина лежала поперек Викарской улочки и перегораживала ее. Я понимал, что проскользнуть мимо мне не удастся, – она снова цапнет меня, и на этот раз дело кончится куда хуже. Если между острыми краями створок окажется моя рука или нога, то их ждет судьба штанины. Я повернулся к раковине спиной, решив пройти внутренними дворами Града.

Сделав несколько шагов, я услышал сзади размеренное шарканье. Я оглянулся: раковина преследовала меня своей подводной походочкой – высовывала наружу ногу, опиралась ею о брусчатку и подтягивалась чуть вперед. Конечно, бояться мне было нечего, потому что двигалась она очень медленно, хотя, судя по всему, сил для этого не жалела. Я неспешно пошел по пустой площади – справа вздымалась высокая стена собора, за спиной раздавалось упорное монотонное шарканье. Прежде чем войти в арку, я обернулся: посреди пустой площади, в полированном граните которой, как в холодной глади озера, отражались огни фонарей, лежал черный овальный предмет; изнуренная раковина отдыхала, ее нога бессильно свешивалась с нижней створки, напоминая язык усталого пса. Я ощутил жалость. Не знаю, за что ты на меня взъелась, может, я и вправду заслужил твою ненависть; когда мы встретимся на морском дне, ты сама решишь, карать меня или миловать, но здесь, в городе, твои усилия тщетны и причиняют тебе напрасную боль – может, лучше нам расстаться по-хорошему? Но раковина снова коснулась ногой холодного гранита и продолжила свой медленный путь ненависти. Она ползла за мной с таким упорством, будто проделала долгое путешествие со дна океана только ради того, чтобы поймать меня, разжевать и съесть.