Анатолий Азольский: Патрикеев

Патрикеев и Вениамин будто не расслышали… Ни звука не издали, не шевельнулись. Как сидели в машине — так и продолжали сидеть, и каждый боялся сказать слово, потому что оба чувствовали: на них надвигается какая-то опасность.

По двору дома ходили чужие! Не случайно забредшие в поисках тени и скамейки люди, не ищущие родственников или знакомых приезжие с розовыми листочками из адресного бюро, не алкаши, и не те, кто жестами, походками, взглядами обнаруживали незнание этого дома, этого двора, но, не обнаруживая этого, не скрывали своей чужести. Двор — громадный, внутри входы в подземные убежища, будто бы на случай атомной войны построенные, несколько детских песочниц и спортплощадок, люди снуют по двору, преисполненные забот, и стоит настоящему наружнику вжиться в суету дома, приноровиться к мельтешению людей, как он мгновенно увидит тех, кто вторгся во двор с непонятными целями и что-то высматривает.

Такие вот люди и появились во дворе примерно в тот час, когда сибиряк помахивал ручкой столице, сидя в салоне “ТУ-154”. И ровно за полчаса до того, как начальство приказало сматывать удочки и уходить с облюбованного места рыбалки. К подъезду Блондинки чужаки не приближались, крутились поблизости, и только наиопытнейший глаз мог опознать их. Вениамин их увидел, Патрикеев их тоже увидел и отогнал машину подальше от подъезда, пристроил ее к служебным “волгам”, шоферы которых ожидали хозяев своих. Вениамин же, работая под алкаша в поисках бутылок, обошел подопечную территорию. Вернулся к машине, глянул на Патрикеева, встретил его взгляд — и отвел глаза. Ни слова сказано не было, потому что слово — опасно, потому что сказанное и услышанное надо перекладывать на бумагу, писать о чужаках в рапорте, и начальство на бдительность сотрудника отзовется известно как, начальство прикинется идиотом, на полях рапорта поставит красный вопросительный знак, намекнув несознательному наружнику, чтоб впредь такого не повторялось, ибо “чужие” — это, возможно, контрнаблюдение, что означает следующее: все труды твои и коллектива — псу под хвост. А “чужие” эти, не исключено, свои, потому что кроме Седьмого управления страна располагает славными кадрами такой же наружки в ГРУ и МВД. Да мало ли по какой надобности шныряют по дому агенты неизвестно какой службы? Может быть, накануне официального обыска проводится негласный да еще с закладкой компромата? Или учебное мероприятие по теме “Вход в адрес”? Или… Да всё может быть! Дом громадный, перенаселенный, в таком жилом массиве да еще на правительственной трассе всегда, как говаривал Вениамин, найдется место для подвига.

Ни словечка о “чужаках” произнесено не было, зато от молчания, от ощущения опасности какое-то согласие возникло, что-то незримое опутало обоих и сделало единым существом. От начальства — ни гу-гу. Более того: продолжалась подслушка. Три недели назад техники приладили свое устройство в телефонную коммутационную сборку, что на первом этаже подъезда, но несмотря на приказ о снятии наблюдения, не торопились, как это всегда бывало, вытаскивать из сборки подотчетный жучок. А Блондинке звонили уже не раз, кассиршу ждали на работе, она, правда, предупреждала накануне, что, возможно, придет только к обеду. Сибиряк, наконец, исполнил клятвенное обещание и пытался доложить нечаянно-негаданной любимой о благополучном прибытии в Новосибирск! А Блондинка — ни слуху, ни духу.

Уже однако одиннадцать утра, а женщина безмолвствует, и где она — неизвестно, вот что тревожит. Наружка видела ее у подъезда в четвертом часу утра, чуть позже бдительный сосед из квартиры напротив засек, конечно, ее возвращение домой. Телефонный разговор с внуковским аэропортом зафиксирован. И — тишина. Нет женщины. Не будь приказа, продлись наблюдение, приди смена — и если контрольный звонок не дал результата, сдающая смена расстаралась бы, сантехника подослала бы, управдома заставила бы лбом колотиться о дверь, чтоб только самим удостовериться и принимающих убедить: объект жив-здоров и находится на месте постоянного пребывания. Обе смены довольны, одна уходит с чистой душой, другая с незамутненной совестью смотрит и слушает. Такое, правда, редко бывало. Верили на слово, иначе нельзя, должны же в мире оставаться честные люди! И попадались не раз: год проходил, другой, и выяснялось, что будто бы под боком супруги дрыхнувший гражданин в это время занимался тем, о чем знать никому не положено.

Еще один телефонный звонок Блондинке остался неуслышанным, всё из того же Новосибирска, учитель что-то учуял и забеспокоился.