Евгений Федоров - Проклятие

…Помнится, все Марины несчастны, большинство кончают жизнь самоубийством, их всегда бросают мужья: великомученица, 17 июля, одержимая, морская, антиохийская. Осознав наконец, что ей грозит развод, Марина вовсе спятила, напрочь разболтаны нервы, развила несусветную, дикую истерию — представляете, что такое женская истерия при нечаянности и наивности огромного женского сердца, читайте Фрейда, Юнга, старательно, внимательно читайте, икру метала, убивалась, темпераментно (в духе своей прабабки по линии матери, узнавшей, что ее единственный сын не только крестился, но и стал православным священником, батюшкой, в рясе ходит, прихожанки руки ему целуют, ну и запустила прабабка проклятие — первопричина нашего сюжета, каким-то образом испортила гены), рвала на себе волосы, воздевала к небу руки, извелась, свихнулась, дико активна, пускалась во все тяжкие, искала приворота, трав, работала с травами, всякие суеверия испробовала, цеплялась за астрологию и хиромантию, к цыганкам неслась, гадала, к подругам за советами лезла, душу выворачивала наизнанку, всем рассказывала о своей великой беде, все входили в детали ее положения, понимали, что изменить ничего нельзя, надо смириться. Сокрушенная сердцем, повадилась к отцу Тавриону, мчалась сломя голову со всем стадом детей. Возможно, преподобный провидец, глаз у него был набит, наметан, заглянул в будущее, закрытое непроницаемой пеленой, уловил, что окаянный враг людей вложил в сердце женщины отчаянную, злобную, страшную мысль; зело мудр был старец, но повел себя старец непонятно и чудно, позеленел весь и насквозь, даже борода вдруг сделалась зеленая, эдакая гадкая плесень на бороде выскочила, накричал на Марину, затопал сердито ногами, что ты загадала? что ты задумала? она разревелась, горько, горько ревела, отец Таврион погладил несчастную женщину по голове (психотерапия?), вынес шоколадку, дал ей, как маленькой, как глупенькой дурочке, шоколадку (ей мужик нужен, муж, а не шоколадка, лучше бы взял ремень и выдрал, как следует, крепко, как секли в России дураков сравнительно недавно), как это трактовать в духе пророчества? Символ, знак? Еще к какому-то мудрому старцу моталось, бесполезно, сорвала сердце. Вернулась после очередной поездки к отцам-канальям, преподобным отцам-шарлатанам, вся черная, сажа и уголь, перебиты, поломаны крылья, адской болию душу свело , даже в голубых глазах рвануло канкан бордово-пурпурно-черное пламя.

Вытащила на расправу Юру…

(этот подкаблучник (оказывается) имел имя, зовут зовуткой, величают уткой, притом просто-напросто Юрой звали, кто мог подумать, собственное имя, значит, личность, а не тень, не только читатель, но и мы впервые об этом услышали. А еще узнали, что он очень увлечен правами человека и всякими там Хельсинскими соглашениями, без оглядки ударился в диссидентство и подписантство, жил этим, время такое было, 60-е годы, самый конец, запойная, романтическая, мужская дружба с Якиром, Красиным, Пашей Литвиновым, диссидентская аристократия, наши! дум высокое стремление, правозащитники в законе, самая сливка, рыцари абсолютных общечеловеческих ценностей, вещуны, светочи; ходит в новом стаде, смелые правозащитные речи, восторг, порабощен и интегрирован ими полностью, вместе с Ковалевым пока на побегушках, шестерки, подписывает всякие там крамольные, бесстрашные, дерзкие письма, которые затем передают разные голоса, смело шастает, костыли давно отбросив, по академикам, смущает их, волнует, сбивает с толку, уговаривает подписать крамольную бумагу, в крайнем случае деньгами помогут демократическому движению, расшатывает систему, сотрясает здание; сотрясли в конце концов, разве не так?)

…на совесть мужа давила …

(у Юры совесть оказалась дубовой, непрозорливой, спала сладким, крепким сном, не совесть, а псовесть, лишь грубит, огрызается, ты меня никогда не понимала! сытая, бесстрастная, обрюзгшая физиономия, возраст о себе дает знать, искажалась порою гримасой скуки; он по-прежнему, а то! считал себя честным человеком, который делает важное историческое дело, с восторгом и без оглядки готов, как Марченко, отдать этой битве все свои силы, всю свою жизнь, сознание его полностью заворожено и порабощено великой идеей правозащитного движения, идеалом Хельсинкского соглашения, идеалами Запада)

…кляла, …

(в Березняках она всегда ощущала себя орудием Бога, привыкла тиранствовать, привыкла, что ей повинуются с первого слова, а время ее прошло)