Но у меня есть более надежные и, как мне кажется, более значимые воспоминания. Я помню, что атмосфера на стадионе была буквально насыщена исключительным мужским духом – сигарный дым, сочный язык (такие словечки я слышал и раньше, но не от взрослых, и их произносили не с такой эмоциональностью), – и лишь через много лет я понял, что именно это произвело эффект на мальчика, который жил с матерью и сестрой. Пожалуй, я больше смотрел на зрителей, чем на игроков. С моего места я мог насчитать примерно двенадцать тысяч голов. Такое доступно только болельщику (ну, или Мику Джаггеру, или Нельсону Манделе). Отец сказал, что на трибунах столько же народу, сколько жило в моем городе, и должен признать, что это вызвало во мне соответствующий благоговейный трепет.
(Мы забываем, что болельщиков по-прежнему немало, хотя после войны их численность постоянно уменьшалась. Менеджеры жалуются на апатию провинции, особенно если посредственная команда из первого или второго дивизиона умудряется в течение нескольких недель избегать хорошей порки. Но вот вам любопытный факт – настоящее чудо: в сезоне 1990/91 года клуб «Дерби Каунти» собирал в среднем семнадцать тысяч болельщиков на каждый матч, хотя занимал последнее место в первом дивизионе. Предположим, что три тысячи из них – настоящие фанаты. Это значит, что многие из остальных четырнадцати приходили по крайней мере восемнадцать раз, чтобы посмотреть наихудший в этом и других сезонах футбол. Невероятно!)
Но меня поразило не количество народа и не то, как взрослые дяди громко вопили: «Дрочила!» – и никто на них не оборачивался. Поразило другое: почти все мужчины вокруг были вне себя, словно атмосфера стадиона разбудила в них доселе дремавшие звериные инстинкты. Пожалуй, никто не радовался (в том смысле, в каком я понимал это слово) тому, что происходило на поле. После каждого промаха несколько минут бушевала настоящая ярость. (ПОЗОРИЩЕ! Окаянное позорище, Гулд! СОТНЮ, НЕ МЕНЬШЕ!
Мне должны платить сотню в неделю, чтобы я на тебя смотрел!) По мере продолжения игры злость перерастала в неподдельную ярость, а потом свернулась в мрачное недовольство. Да, да, я знаю все эти шуточки. А чего еще ожидать на «Хайбери»? Но я бывал на стадионах «Челси», «Тоттенхэма» и «Рейнджере» – везде одно и то же. Обычное состояние футбольного болельщика – горькое разочарование, каков бы ни был результат игры.
Фанаты «Арсенала» в глубине души знают: на «Хайбери» частенько бывал не самый лучший футбол – следовательно, разговоры о том, что «Арсенал» – конюшня, какой не видывал свет, не совсем миф. Но когда случается удача, мы многое прощаем. В тот памятный день «Арсенал» переживал не лучшие времена. Команда ничего не завоевала со дня коронации, и ее унизительные и явные провалы добавляли соли на стигматы болельщиков. Похоже, многие вокруг нас на стадионе видели все встречи каждого неудачного сезона. Я испытал возбуждение, словно бы подглядел крах брачного союза (если бы это был в самом деле брак, детей пришлось бы искать в капусте): один партнер суетился в отчаянной попытке доставить удовольствие, а другой отвернулся к стене, не в силах даже смотреть. Болельщики, которые не помнили тридцатые годы, когда команда победила в пяти чемпионатах и дважды взяла Кубок Футбольной ассоциации (хотя в конце шестидесятых немало оставалось тех, кто помнил), не забыли Джо Мерсера, блиставшего еще сравнительно недавно; сам стадион с художественно декорированными трибунами и бюстами Якоба Эпштейна словно бы не меньше моих соседей осуждал теперешнее сборище.
Я, конечно, и раньше бывал на всякого рода зрелищах – в кино, на пантомиме, слушал, как мама пела в хоре «Белая лошадь» в городской ратуше. Но там все происходило по-другому. Зрительская аудитория, частью которой был и я, заплатила за то, чтобы приятно провести время. И хотя иногда начинал капризничать ребенок или зевал какой-нибудь взрослый, я ни разу не замечал искаженных от ярости, от отчаяния или от разочарования лиц. Развлечение-боль – это было нечто новенькое и, кстати, нечто такое, чего я, пожалуй, ждал.
Эта идея сформулировала всю мою жизнь – и это не фантазия. Меня часто обвиняют в том, что я слишком серьезно отношусь ко всему, что люблю: естественно, к футболу, книгам и дискам. Меня всегда злит, если я слышу дурную запись или если кто-нибудь плохо отзывается о понравившейся мне книге. Так злиться меня научили суровые мужики на западной трибуне «Хайбери». И, видимо, поэтому я зарабатываю себе на жизнь критическими статьями. Когда я пишу их, у меня в ушах звучат все те же голоса. «ДРОЧИЛА!» Букеровская премия? КАКАЯ ТАМ БУКЕРОВСКАЯ ПРЕМИЯ? Мне должны приплачивать за то, что я это читаю!
Читать дальше