Лаура Рестрепо: Леопард на солнце

– Вот как делались дела между этими людьми.

– Кто может это знать? Разве там не было темно? И как Нандо мог стрелять? Разве он не явился без оружия?

– Одни говорят, что так, другие клянутся, что лично видели кольт «Кабальо» у него в руке. В одном уж точно нет сомнений – он получил тяжелую рану, а Мани ушел невредим.

– А в белокурую Милену ни одна пуля не попала. Видно, от этакой крепкой да гладкой они отскакивали. Нандо продырявили как решето, но все раны были не смертельные. Сильней всего у него левое колено пострадало. С тех пор он и охромел навсегда.

– И не левое, а правое.

– Кто что говорит. Факт тот, что с того дня он на одну ногу припадал. И факт, что тот урок ему даром не прошел, больше он не шатался по барам в открытую. Выходить стал только тайком, с предосторожностями. И с Миленой мы его больше не видели. Той ночью она отвезла его в больницу, если бы не она, он бы кровью истек, а потом снова уехала со своим иностранцем. Растаяла как дым, и по сей день нет как нет. Нандо Барраган не видал ее больше, разве что в грезах об утраченной любви. Говорят, он исцелился от ран телесных, но не от сердечных. До конца дней жил и мучился, и отчасти потому, что не мог забыть эту женщину.

– А она его никогда не любила?

– Говорят, что любила, но сбежала от него, от его войны и его несчастливой звезды.

По дороге в больницу Нандо Барраган рассказывает светловолосой женщине одну мрачную историю, а раны у него кровоточат все сильнее при каждом скачке машины скорой помощи на разбитом асфальте дороги. Или ему только кажется, что он рассказывает, а на самом деле его бормотание – только обрывочный бред, смысла которого она не понимает, но угадывает.

В ушах у Нандо стоит безумный вой сирены, а санитар тем временем приступает к нему с бинтами и переливанием, накладывает жгуты. Лежа на тряских носилках, находясь между жизнью и смертью, Нандо изо всех сил старается не сводить глаз со склоненного над ним лица Милены, по которому пробегают красноватые тени от крутящейся лампочки на крыше машины. Жизнь готова его покинуть без сожаления и без печали, и его охватывает приступ словоизвержения, неостановимого, как кровь из ран. Он испытывает неотступную потребность рассказать о сокровенном, захлебывается словами, язык его не знает удержу, словно у пьяного, словно у сплетницы кумушки. Он хочет вырвать из души скверные воспоминания, как вырывают гнилой зуб, хочет освободиться от вины и от угрызений совести и исповедуется Милене, святой Милене Невероятной и Недостижимой, благой исповеднице в мантии и митре из красных теней.

– Не оставляй меня одного, Милена, не оставляй меня умирать одного. В смертный час защити меня. Дай мне отпущение, отпусти грехи мои, Милена. Умасти меня святым миром. Не дай мне умереть.

История, которую Нандо рассказывает Милене во время той бредовой поездки в машине скорой помощи, начинается в городке посреди пустыни, на улице, по которой ветер гонит тучи пыли.

Нандо, двадцатью годами моложе, чем теперь, шагает по этой улице обнаженный. Он большой, неуклюжий, желтый и голый, если не считать набедренной повязки индейцев сьерры, темных очков «Рэй-Бэн», скрывающих его глаза, да ремня на поясе, где болтается старый кольт «Кабальо».

– Это тот же пистолет, что у него был всю жизнь?

– Тот же самый. Только в ту пору его рукоятка еще не была оправлена в слоновую кость, и не было серебряных пуль с инициалами.

Нандо – грузный парень, куда крупнее среднего, он движется по пыльной улице кинг-конговскими шагами враскачку. Щербины на коже лица у него еще не зарубцевались: ненасытные прыщи, вскипая сплошной сыпью, покрывают его шею и щеки.

Позади него, пытаясь не отставать, рысит юноша того же возраста, не такой громоздкий и с фигурой поизящней, оливково-зеленый, с застенчивым взглядом глубоко посаженных глаз, расположенных вплотную к заостренному носу. Заметно фамильное сходство молодых людей. Одна и та же линия профиля, одинаковая манера наклонять голову, покачивать торсом при ходьбе, произносить «эр» и «эс» – все и ничего, они разные, но одинаковые.

Это двоюродный брат Нандо, Адриано Монсальве. Друг, товарищ во всех делах, правая рука. Плоть от плоти. Адриано задыхается под грудой одежды: на нем темный суконный костюм-тройка; двубортный, с широкими лацканами, пиджак висит, как на вешалке, брюки – клеш, негнущиеся манжеты с запонками, галстук в крапинку, на ногах носки и башмаки на платформе, из кармана пиджака торчит платочек. Ему душно, все ему велико, все трет, потому что все вещи не его. Одежду ему одолжил Нандо для первой в жизни поездки в столицу, где он должен наладить связи для сбыта контрабандных сигарет «Мальборо».