Анатолий Азольский - Неблагочестивый танкист

— Несколько часов продержитесь, это уж точно, а что потом… Подземными тоннелями можете уйти, должны они быть, верно?

Студенты подтвердили: да, есть под землей ходы, есть! Кто-то даже танкисту начертил план этих тоннелей, за что тот поблагодарил, спрятав план в карман.

— Не могу ответить любезностью и ознакомить вас с планами моего командования. Тем более рассказать, как делать зажигательные смеси. Еще бабахнете бутылкой по танку. Профессоры ваши люди безответственные, пустили все на самотек. А у меня — вверенная техника и экипаж машины боевой.

— Неужто воевать с нами будете? — ахнули студенты, все до единого. И девушка тоже.

— А как же! — подтвердил танкист. — К этому все идет. Человек я подневольный, прикажут — стрелять буду, Белый дом освобожу от засевших в нем заговорщиков.

В тяжелом молчании студентов была ярость. Наконец она прорвалась.

— Да как вы смеете! Мы же за демократию! И вы тоже! Сами говорили!

— Говорил, — сокрушенно согласился танкист. — И сейчас говорю: за демократию. Вот для того, чтоб она установилась, и надо всех вас пострелять, если заранее не покинете Белый дом.

Невидимый миру Петрович имел несколько иное мнение.

— Девушку мы спасем. Она хорошая.

— Тебе-то откуда известно?

— Броня, на которой сидит она, теплой стала.

Студенты как-то нервно рассмеялись. Разговор, кажется, превращался, к общей радости их, в шутку.

Однако глянули на танкиста — и радость улетучилась. Кто-то ахнул:

— Неужто и в самом деле стрелять будете?

— Буду, — со вздохом глубочайшего сожаления признался танкист. — Буду. Ради вас и ваших детей… И твоего ребеночка — прибавил он, положив руку на девичий животик.

Студенты молчали.

— Потому что, — развивал свою мысль танкист, — страна наша держится на армии, а она, армия, может жить только на выполнении приказов. Никто не должен склонять ее к невыполнению их. Никто. Вот вы сюда пришли защищать демократию, строить правовое государство. А какая армия нужна демократии? Та, которая подчиняется власти. Власти! Командованию! А не толпе на улице. И если сегодня я не выполню приказ, то, не расстреляв вас и не растоптав гусеницами, нанесу такой ущерб демократии, что… Создастся… слово забыл… эээ…

Снизу бухнул Петрович:

— Прецедент! Но не создастся! Уже был, в марте семнадцатого, приказ номер один, солдат сделали гражданами, потому и пришлось расстаться с ба-альшими кусками земли русской… — как из глубины веков провещал он.

— Вот, вот… И сейчас все развалится. Потому что на халяву хотите получить демократию. Вот и призываю — сражайтесь до конца! Родину надо любить! Это ведь счастье — погибнуть с оружием в руках за правое дело. В школе еще проходили, небось. Кровищи, конечно, много будет, но что поделаешь, такая уж судьба у демократии. Так что — смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе.

Студентов сдуло с танка. Последней спустилась на землю девушка. Танкист галантно помог ей. На прощание сказал:

— Трупов, конечно, много может быть… Знала бы ты, миленькая, как не хочется мне убивать. Мы с Петровичем всю дорогу говорили о крови и трупах. О том и о сем. Что трупы — интернациональны и, как это он выразился… деидеологизированы… Тьфу, слово-то какое…Может, уцелеешь в этой катавасии… И я, такое случится, в живых останусь. Так ты мне дай свой адресочек. Есть будет о чем помолчать, на небо глядючи. Очень ты мне понравилась, деушка. Может, познакомимся? Мишей меня зовут.

Гневно фыркнув, девушка удалилась. Танкист с тоской смотрел ей вслед. Петровичу он сказал:

— Как все нескладно получилось… А она ведь понравилась мне — как демократия…

13 Января 2004 г., вторник