Марк Перах - Четыре истории из жизни государственных преступников

— Ребята, — сказал Кортиков, пытаясь смотреть в глаза Стецько. — Ну ведь поймают. Сейчас смотрите, раз в два месяца выездной суд приезжает, вон уже сколько освободили по зачетам.

— Тебя, може, освободят, а нас нет, — сказал Стецько. — Да что вы, ребята, оуновцев тоже освобождают, кто отрекся…

— Так то оуновцы-бандеровцы. А я не бандеровец, — сказал Стецько. — Я в немецкой полиции був. Тех бандеровцев я стрелял. Крим того, у мене и у ных, — он показал на Задуйвитра и Коростива — жидив дуже много.

— Жидов? Много? — повторил Кортиков.

— Не помню, — сказал Задуйвитер, — у мене чи тры чи чотыри сотни. Кого вишалы, кого стрилялы. Це все у нашому дили запысано.

— Ну, а ты, Серега? — сказал Кортиков, пытаясь поймать взгляд Стругаева.

— Не обижайся, Иван Гордеевич, — сказал Стругаев. — Я разведчик. Риск благородное дело. Потом у меня лагерная судимость, за заваруху на Колыме. Я не жду, что меня освободят, с зачетами или без зачетов. Надо уходить. Давай, решайся. Как выйдем, они, — Стругаев показал на троих украинцев, — в одну сторону, мы с тобой в другую. А пока вместе поработаем.

Кортиков молчал, глядя на пол. Четверо тоже молчали, выжидая.

Стругаев вздохнул, махнув рукой. — Я знал, что не выйдет, — сказал он.

— Ну, Кортиков, нам зараз знаты треба, — сказал до сих пор молчавший Коростив. — Або з нами идеш, або не выйдеш з кимнаты.

Кортиков продолжал молчать. Стецько вопросительно посмотрел на Коростива и Задуйвитра. Оба наклонили головы.

— Вот вам крест, ребята, хоть резать меня будут, никому ни слова о вас, — тихо сказал Кортиков.

— То нихто не знае, — сказал Коростив. — Як тоби чекисты яйця защемлять, так всё скажеш. Бачу, з тобою дила не буде. Давай, Григорий Денисович, ничого ждаты.

Стецько отступил к стене, отводя в сторону руку с железной трубой.

Хотя инструкция о проведении политико-воспитательных мероприятий предписывала неуклонное следование утвержденному конспекту, младший лейтенант Ботинник в порывах творческого вдохновения нередко увлекался и отходил от утвержденного текста. Сидя за столом на сцене, он пытался поймать взгляды его слушателей, но глаза зеков в зале были все, как по команде, опущены вниз. Из всех его слушателей только заключённый Магазанник с явным интересом смотрел на Ботинника. Поглядывая на Магазанника, Ботинник бодро начал лекцию. — Я вот что вам скажу, — говорил Ботинник. — Когда вы освободитесь, по сроку или по амнистии, с вас будут смеяться даже дети в яслях. Вы спросите, почему. Я вам отвечу. Дети в яслях будут с вас смеяться, потому что из вас некоторые немногие представители пойдут и скажут, что всё еще верят в бога! — При этом Ботинник указал пальцем на середину зала. Заключенный Магазанник одобрительно кивнул головой. Ободренный, Ботинник продолжал: — Администрация лагеря проявляет полную заботу о вас. Что, вас бьют три раза в день? Ну да! Вас кормят три раза в день. Вас поят три раза в день, и раз в десять дней каждый получает баню! Верно я говорю? Трудящиеся в странах капитала не имеют такой заботы! И чем вы платите? Тем, я вам говорю, что некоторые распоса… — Ботинник запнулся на трудном слове.

— Распоясавшиеся, — подсказал заключенный Магазанник. — Да, — сказал Ботинник. — Некоторые такие верят в бога! Ну, скажите, наши летчики подымаются на какую высоту? Знаете? Никто не знает? Я вам скажу. На тридцать километров! И что они там видели? Бога? Или ангелов? Сколько ангелов они там видят? Мне бы столько болячек! А почему? Я вам скажу. Потому что советские ученые доказали, что бога нет.

Заключенный Магазанник снова одобрительно кивнул.

— Так вот, — продолжал Ботинник, — в то время как весь советский народ, включая временно лишенных свободы за различные преступления, единогласно строит коммунизм, отдельные из вас не становятся на путь исправления и даже продолжают верить в бога. И это в то время, когда, как указал Никита Сергеевич Хрущев, в нашей стране нет больше политзаключенных.

На последние слова Ботинника зал ответил шевелением.

— В чем дело? — сказал Ботинник недовольно. — Есть вопросы?

— Разрешите вопрос, гражданин начальник, — сказал заключенный Магазанник.

— Ну, — сказал Ботинник, подозрительно косясь на Магазанника.

— А кто же мы?

Ботинник облегченно улыбнулся. Вопрос был легкий.

— Разъясняю. Вы не политзаключенные, а временно лишенные свободы за государственные преступления. Понятно?

— Понятно, — сказал Магазанник. Зал явно оживился. На нескольких лицах появились улыбки.