Пока она шла к метро, спускалась по эскалатору, проталкивалась в вагон, бежала вместе с толпой, и потом, уже в центре Москвы, ехала вверх на эскалаторе, она не замечала дороги, которую проделывала три раза в неделю. Её мысли были в другом месте. Она думала о том, как было бы хорошо подработать сегодня получше, скрыть заработок от девчонок, и пойти наконец ставить зубы. Конечно, Алевтина предпочла бы заплатить за зубы не деньгами. Но, как назло, в их районной зубной поликлинике работали одни врачихи, подкатиться было не к кому.
Тётя Паша уже нетерпеливо выглядывала из кабинки, одетая на выход, тёплая шаль на голове. Они молча кивнули одна другой, и Алевтина зашла в лифт. Дежурство у неё было отличное, такая уж она была во всём везучая. С утра, когда народ со всех десяти этажей валом валил, Паша была на своём месте. А когда Алевтина подменяла, народу в лифте было совсем мало. Да и знали сами, как кнопку нажимать. Главное дело было гонять малышню, чтоб не катались зря вверх-вниз. Можно было и подремать. Паша вернётся к пяти часам, это время пролетит быстро. В середине дня, часов около трёх, Алевтина сбегала на угол, в столовую Арфа, где взяла суп-лапшу без мяса, салат из капусты и два кусочка хлеба. Кассирша Надька выбила без очереди: они с Надькой росли вместе, а по вечерам пользуются тётипашиной кабинкой на пару.
Конечно, Надькина жизнь не в пример лучше: живёт в Москве, муж есть, слесарь на автозаводе. К себе домой водить клиентов Надька не может — если её мужик с кем-нибудь застукает, то если не убьет, то искалечит. Так что Надьке кабинка тоже очень нужна. У Надьки чулки нештопанные, морда гладкая и причёска! А её мужику, дураку, невдомёк, что всё это не на его зарплату, из которой он треть пропивает с друзьями. Зато, не в пример Надьке, Алевтина не должна спешить домой к восьми вечера, и может искать клиентов допоздна: последняя электричка уходит в двенадцать десять ночи.
Только Алевтина вернулась в лифт, вбежала тётя Паша, бледная, платок скособоченный. Еле ушла от облавы! На Ярославском вокзале вдруг нагрянули милицейские женщины в штатском, стали рыскать по туалетам, но Паша, видавшая не раз такие невзгоды, вместе с десятком других, прорвалась через милицейские заслоны, бросив позади сумки с дамским бельём, мохером и модными вязаными шапочками. Тётя Паша присела, не снимая платка, на лестничную ступеньку, и, отдуваясь, начала материться. Алевтина сочувственно покивала головой, хоть на самом деле не сочувствовала Паше: баба зарабатывает, дай бог всякому, другой раз наверстает. А от милиции бегать — дело обычное, Алевтине не раз приходилось.
На улице начался-таки снегопад. Снег уже хлюпал под ногами. На плешки Алевтине не было ходу с её видом и возрастом; там других полно, с зубами и причёсками. В такси ей тоже ходу не было, никакой таксист с ней работать не станет, вид не тот. У неё были, однако, свои приемы, и она знала, что она женщина везучая, всегда найдёт клиентов.
В этот ранний час — начало шестого — некуда было, кроме как в Гастроном, тот, что в здании гостиницы Москва. Алевтина вошла в широкие двери Гастронома, где ещё на пороге обвевала тёплая струя, пахнущая колбасами и апельсинами, разложенными под выгнутыми стёклами прилавков. Она быстро усекла, что порядочная очередь стоит в кассу фруктового отдела. Пройдясь разок по всему залу, чтоб оценить обстановку, она пристроилась в хвост очереди. Отсюда было удобно наблюдать. Очередь продвигалась медленно, Алевтина прикинула, что до кассы ей с полчаса. Как всегда везучая, уже минут через пять она приметила средних лет офицера, с животиком, без жены, солидного, с орденскими планками, проглядывающими из-за полы полурасстёгнутой шинели. Офицер купил двести грамм колбасы по три шестьдесят. Бутылку лимонада. Водки не брал. Французскую булку. По всему видно, приезжий, и без компании на сегодня.
Застёгивая шинель, офицер пошел к выходу. Алевтина пошла за ним. На улице было уже совсем темно. Алевтина пристроилась к офицеру и в ногу с ним прошла немного, чавкая по мокрому снегу. Офицер не замечал её. Тогда Алевтина тронула его за рукав и сказала: “Товарищ майор, сколько время?”
Офицер поднял руку, чтоб на неё упал тусклый свет из витрины, и хрипло ответил: “Семнадцать сорок три”.
Стараясь, чтоб офицер не увидел её рта, Алевтина тихо спросила: “Не хотите ли побаловаться?”
Офицер глянул на Алевтину, и вдруг крикнул неожиданно звонким голосом: “Куда милиция смотрит? От таких венерические. Шляются тут!”
Читать дальше