Шандор Тот - Как дела, молодой человек?

Обожаю подобные ситуации...

Но сейчас я был не особенно потрясен, потому что знал: все из-за папы.

— Сейчас же помиритесь! Протяните друг другу руки! — заговорила наконец мама, но смотрела почему-то на меня одного, причем довольно колюче. Я моментально протянул руку и даже скроил дружелюбную рожу, а Кати, подав руку, отвернулась и гнусно скривила губы. Я что есть сил сдавил ей пальцы, но она стерпела, не пикнула, только уши у нее покраснели.

Мама опять занялась скатертью и оправляла ее с таким видом, будто на свете ничего важнее не было, и вдруг повернулась ко мне с распухшими, красными глазами.

— Ты ведь болтаешь просто так, — сказала она недоверчиво, — а сам даже не понимаешь, о чем речь.

— Ошибаешься, я все понимаю! — решительно заявил я.

— Гений!— ввернула Кати.

Тогда я сказал, что так разговаривать нельзя, и было бы лучше, если б мама выставила ее из комнаты. Но мама не выставила и лишь для проформы сказала:

— Замолчи, Кати!

— Хорошо, — надувшись, сказала Кати.

Тут мама принялась беседовать сама с собой. Правда, то и дело поглядывая на нас, но довольно отрешенным взглядом.

— Он не счел даже нужным ответить... До меня ему нет никакого дела; все, что меня терзает, для него всего лишь комедия. Он думает только о других... Маньяк. Вечно чего-то ищет... «Справедливости», — она даже всплеснула руками.

— А разве не надо ее искать? — спросил я и увидел, что Кати поперхнулась от страха.

— Надо, конечно! — сказала мама и махнула рукой. — Но найти ее трудно. И дело, Андриш, совсем не в этом! А я нехороша потому, что хочу его уберечь.

— Только не сейчас... Сейчас его надо оставить в покое, — сказал я.

— Почему? — спросила она уже с любопытством.

— Потому что для него это очень важно...

Тут мама опять понесла невесть что, но вдруг замолчала и уставилась в пустоту.

У Кати, конечно, язык чесался.

— Важно... важно. Что важно? Ты вечно плетешь одно и то же, — сказала она возбужденно и уставилась на меня требовательным взглядом.

— Не суйся, если мозги не варят, — небрежно бросил я.

Кати побледнела и, уже не помня себя, закричала, что я хам и грубиян и что я выгнал Аги.

— Ты ее выгнал? — машинально спросила мама.

— Ерунда. Просто она обиделась.

Погруженная в собственные мысли, мама сняла со стола скатерть, стала ее складывать, потом опять постелила на стол, нерешительно двинулась к прихожей, взглянула на часы.

— Десятый час. Куда он мог пойти?

— Он где-нибудь здесь, поблизости... — моментально ответил я, так как она посмотрела в мою сторону. — Ему надо все обдумать.

Мама медленно вышла из комнаты.

Кати была в смятении и злилась. Я веду себя так, сказала она, будто бы все на свете знаю.

— Светлая голова! — заключила сестрица, закатив глаза.

Я смерил ее уничтожающим взглядом и захлопнул дверь своей комнаты.

В прихожей долго звонил телефон. Я не пошевелился — меня-то некому вызывать. Потом не выдержал, открыл дверь. Из папиной комнаты высунула голову Кати — разведать обстановку.

— Ты что, оглохла? — сказал я. — Подойди к телефону.

Но тут вышла мама и взяла трубку. Голова Кати исчезла.

По смущенному голосу мамы я понял, что звонит папа.

— Нет, я не обиделась. Не в этом дело! — кричала она. И тут вся ее обида хлынула неудержимо наружу, и опять задрожала коса в прическе. Она утверждала, что кого-то нет дома и что папа напрасно туда пойдет. Я помертвел — дело ясное, он не хочет возвращаться домой. Мама объяснялась довольно долго. Ей, в конце концов, безразлично. Раз папе так лучше, то все в порядке. А в утешении она не нуждается — и все в том же духе... одним словом... сплошное вранье.

Наконец она бросила трубку, пятна на щеках у нее стали пунцовыми, но глаза были сухие. Уже взявшись за ручку двери, она вдруг повернулась ко мне.

— Он поехал к дяде Пиште. Будто бы там он будет работать!

— Он вернется, — сказал я невпопад.

— Ах, ты тоже меня утешаешь? Сопляк! По мне, пусть он там остается хоть на всю жизнь! — Она снова закипела от обиды и, хлопнув дверью, ушла.

Папа поехал в Зугло. Ему нужен покой, я понимаю... А как же мы? Разве мама сможет быть одна?

■

Невыспавшийся, полный мрачных предчувствий, я поплелся сегодня в школу. На физике меня страшно раздражало, как отвечают ребята — нудно, с запинками, а им за такие ответы ставят четверки и даже пятерки. Тут я услышал свою фамилию и встал; но мне казалось, что встаю не я, а кто-то другой. Осточертела мне эта комедия, и я с удивлением слушал собственный звонкий голос.