Ежи Анджеевский - Золотой лис

Эти чувства были такие особенные и до того пронизаны счастьем и скорбью, что Лукаш долго стоял потерянный, плохо понимая, что с ним происходит. В конце концов все внутри у него начало странно путаться и сбиваться. С одной стороны, например, он испытывал смутную потребность без промедления дать знать лису о своем возвращении, но в то же время другая мысль стала ему нашептывать, чтоб он отложил этот разговор на потом. И вдруг, посреди этих колебаний, ему страшно захотелось спать. Он стал тереть глаза, но это не помогло, сон одолевал его все сильней, и у него теперь было только одно желание: спрятаться куда-нибудь поглубже, в отрадное тепло и мрак. «Ах, мой лис!»— пробормотал он. И скорей инстинктивно, чем сознательно, подошел к шкафу, открыл его почти ощупью и залез внутрь, словно в уютную нору. Там было тесно, полно висящей одежды, но под ней оказалось достаточно места, чтобы удобно устроиться, поджав ноги. Он хотел было закрыть дверцу, да не было сил пошевелить рукой. Его сразу охватило со всех сторон золотистое зарево, и он почувствовал тут же рядом пушистый и насыщенный теплом мех лиса.

— Я люблю тебя, — пролепетал он, обнимая лиса за шею.

И, глубоко вздохнув, заснул.

Когда проснулся, вокруг царил мрак, но он сразу понял, что в комнате кто-то есть. И действительно, послышался голос Эмильки, приглушенный и как будто немножко неуверенный:

— Лукаш, где ты?

Когда он выскочил из шкафа на середину комнаты, Эмилька вытаращила на него глаза. Но она быстро овладела собой.

— Я пришла, — промолвила она коротко, но с большим достоинством.

Лукаш, еще не совсем проснувшийся, присмотрелся к ней чуть-чуть растерянным взглядом, словно не вполне уверенный, что перед ним в самом деле — Эмилька.

— Я пришла, — повторила она. — Но должна сейчас же уходить.

Лукаш понемногу приходил в себя.

— Куда?

— Домой. Мама позволила только на час.

Лукаш в этот момент очень боялся, как бы не зевнуть; он минуту боролся с одолевавшей его потребностью скинуть остаток дремоты, но в конце концов не выдержал и зевнул так, что слезы выступили у него на глазах. Эмилька посмотрела на своего приятеля довольно критически.

— Тайна есть? — спросила она.

Лукаш, окончательно очнувшийся, кивнул головой.

— Где же?

— Тут.

Эмилька важно осмотрелась по сторонам в знакомой обстановке.

— Выдумываешь. Здесь нет никакой тайны.

— Погоди, — возразил Лукаш, — сейчас увидишь. Я только опущу занавеску.

В комнате стало совсем темно.

— Зажги, — сказала Эмилька.

— Не надо. Нужно, чтоб впотьмах.

Но Эмилька запротестовала.

— Зачем? Лучше зажги.

— Боишься?

— Нет, но зажги, Лукаш!

— Чего ты кричишь?

— Зажги.

— Говорю тебе, нужно, чтоб темно.

Голос Эмильки чуть задрожал.

— Где ты?

— Здесь, — послышался в потемках ответ тут же рядом.

— Зажги…

— Не бойся. Дай руку. Ну, давай… Идем.

— Да я ничего не вижу.

— Идем, сразу увидишь.

И он потащил ее, слегка упирающуюся, к шкафу. Там, как заранее можно было предвидеть, во всей своей красе, во всем великолепии полыхала золотая заря.

— Видишь? — прошептал он.

— Ничего я не вижу, — ответила она плаксиво. — Зажги свет.

Лукаш начал нервничать.

— Не кричи… Глупая, ну как же можно не видеть? Если погасишь свет, можно что хочешь увидеть. Полезай внутрь — и увидишь. Лезь, говорю, не глупи… Эмилька!

И он стал насильно толкать ее в шкаф.

— Пусти! — закричала она. — Мама!

Тогда Лукаш, совсем выведенный из равновесия, схватил ее за талию, несмотря на отчаянное сопротивление, втолкнул внутрь, быстро захлопнул дверцы и повернул ключ.

— Видишь? — спросил он.

Но вместо ожидаемого ответа из шкафа послышался несколько приглушенный, но тем не менее ужасно громкий рев Эмильки. Она безумно заметалась в тесном пространстве, принялась колотить кулачками в дверцы.

— Пу-у-у-сти! — взывала она не своим голосом. — Пу-у-сти!

Лукаш совсем потерял голову, просто не знал, что делать. Убежать? Спрятаться куда-нибудь? Или, может, открыть дверцы? Зажечь свет? Сам не свой, он кинулся вперед, наткнулся впотьмах на стол, метнулся в сторону, но опрокинул стул, который упал со страшным шумом. Тут в комнату прибежала мать.

Она, конечно, сразу поняла, что случилось. Но когда она вывела кричащую и плачущую Эмильку из шкафа, девочка разревелась еще пуще, и не было никакой возможности ее успокоить, она отталкивала мать Лукаша и дрожала, вся бледная, чуть не синяя, отчаянно крича: