Сергей Алиханов: Оленька, Живчик и туз

— В наших тузопроводах туз является одновременно сырьем и энергоносителем. В этих же трубах течет налог на недра, зарплата добытчикам, акциз, налог на добавочную стоимость и пр. Туз — причем этот же туз, в этих же самых трубах! — мы должны выменивать на метанол, на ингибитор гидрообразований, без которого добыча (ударение на “о”!) невозможна. (Тут красавица Оленька осмелилась и в ответ на хамское выражение “ингибитор” впервые сделала Рору Петровичу глазки). Однако туз делится только по документам — он как шел, так и идет по зарытым в землю трубам большого диаметра. Любая схема может возникнуть только в том случае, если туз — опять-таки по документам! — будет сырьем, но ни в коем случае, не будет энергоносителем. Иначе вместо того, чтобы положить наши деньги в наши же карманы, мы засветим их и отдадим оголтелым чинушам, которые под видом государства обложат нас целым букетом налогов и тут же все деньги растранжирят или украдут. (“Вот подсказка, так подсказка! Это же та самая “схема”, которую я сама должна была ему предложить!” — восхитилась Оленька).

Рор Петрович, находясь в каком-то затмении, продолжал просвещать провинциальных просителей, как им половчее провести Тузпром:

— Чтобы одна четверть голубого золота превратилась на Новокостромском химкомбинате в каучук, в покрышки или, я очень извиняюсь, в презервативы (тут Рор Петрович тонко улыбнулся, и следом за ним тотчас улыбнулась — но гораздо более открыто, даже жемчужные зубки на мгновение просияли — Оленька, а Венедикт Васильевич нахмурился и помрачнел), вы должны три четверти туза сжечь. Но все документы для налоговиков вы должны оформить таким образом, что вроде бы синтез произошел сам собой, а главное — никакого горения и в помине не было. Для дальнейшей модернизации химкомбината за сущие копейки купите, скажем, в Италии какие-нибудь корейские полуавтоматические станки для производства, допустим, детских чулочков. Только ни в коем случае не везите их в Новокострому, не делайте глупостей! Оставляйте оборудование в той же Италии, можете даже со складов (ударение на “о”) его не забирать, только отметьте документы (на “у”) на таможне и дальше действуйте по толлингу, а еще лучше — по давальческой схеме…

“Котеночек ты мой крохотный! Вот в чем тут дело — проклевывается денежка!” — возликовала Оленька. Чтобы из туза получился каучук, вернее — очищенные бабки, ѕ этого туза на фиг сжечь. Тогда из остальной части вонючего “голубого золота” получится всякая гадкая резина. По документам же весь туз, который по доброте души выделит ей Рор Петрович и который бездарно сожгут их новокостромские дармоеды, пройдет как сырье! Все это они с Веничкой легче легкого сварганят и вобьют в голову Лапидевскому-Гаврилову — Новокостромскому азотно-туковому мужлану! Она сама проконтролирует, чтобы тупица Гендиректор все правильно украл. То есть поступил в точности так, как ей сейчас подсказывает господин Фортепьянов. Комар носа не подточит! Сгорел туз или в дырочку просочился и улетучился — кто это может доказать? Никто! Только что был тут, в трубе посвистывал, и вот уже нет его — облачком в небе летает! Теперь осталось, чтобы дорогой Рор Петрович, — какой же он все-таки миленький! — ей и цену на тузовое сырье назначил подходящую. А дать, дорогой Ророчка, цыпочка ты моя ненаглядная, я всегда тебе дам — хоть по давальческой схеме, хоть прямо тут в кабинете. А когда вся Новокостромская область окажется у Оленьки в кулачке, так милости просим — наслаждайся, пожалуйста, сколько тельцу твоему щупленькому будет угодно!

И вот что интересно, вот что замечательно — как только Оленька — еще только в осторожных мыслях! — осмелилась перейти с господином Фортепьяновым на “ты”, так она тут же почувствовала сильнейший прилив нежности к поистаскавшемуся на промыслах микроцефалу.

— Сейчас покрышек и гондонов везде хватает, — вдруг возник Венедикт Васильевич, неожиданно почувствовавший укол ревности.

Оленька в ужасе обернулась на партнера и увидела, что глупый Пыльцов сел от нее через стул и она при всем желании не сможет его как следует ущипнуть. Тогда Оленька в полном отчаянии пнула наудачу острым французским каблучком, чтобы пронзить бедро, уколоть в ляжку, в брылю этого преданного, но такого бездарного пушистого пуделя, ударилась точеной щиколоткой о ножку стола и вскрикнула.

Рор Петрович отбросил лазерную указку, подбежал к Оленьке, взял ее за украшенную бриллиантами чистой воды кисть, и с надеждой спросил: