Рээт Куду - Свобода и любовь. Эстонские вариации

Мой уход из конторы похож на бегство…

Точно так же я покидаю те квартиры, в которые Размик звонит мне. Ругаю себя, что не позаботилась о собственном телефоне. И проклинаю невозможность позвонить домой своему армянину, так как Гаянэ, проводящую дни в счастливом неведении, от первого же звонка хватит кондрашка. А в мастерской Размика телефона нет.

“Мужчина должен звонить своей любимой, а не наоборот”. Объяснять слишком долго, объяснить невозможно. Конечно, конечно, мужчина звонит, мужчина платит, мужчина делает, мужчина решает…

Я слишком утомлена ролью, разительно отличающейся от роли добродетельной замужней дамы, к которой меня с детства готовил наш городок. Что супруга не следует раздражать, я знаю чуть ли не с рождения. Жен принято холить и лелеять, и все мужья усердно объясняют своим любовницам правила игры. Они элементарно просты: делай, но тайком. Этими же правилами с успехом можно пользоваться в межнациональных отношениях. Лицемерный блюститель этих всеобщих правил понятия не имеет, что соперник может играть совсем в другую игру. Простодушно говорить о честной игре, если правила настолько несхожи. Это смешно — вроде того, как если бы один партнер играл в хоккей, а другой — в баскетбол. Конечно, ощущение состязания осталось бы, но каждый был бы возмущен, что соперник нарушает все правила.

Поэтому я знаю наперед, что бессмысленно спорить с человеком, который верит в правила игры. Карла верит! И Размик верит! Они убеждены, что жизнь играет только в одну игру. Такие игроки сами не осознают свое надменное желание быть с Богом наравне. Солнце обязано вращаться вокруг Земли — и никак не иначе. Они спокойны до тех пор, пока могут посылать инакомыслящих на костер. Когда однажды это становится невозможным, мир рушится, и они обвиняют его в нечестной игре.

Я даю Размику возможность чувствовать себя честным человеком; я не спорю с ним. Не называю его “любовником”, так как ему не по нраву этот “бесчестный” термин, как будто слово “супруг” честнее уже само по себе. Я даже не звоню в Париж, хотя знаю домашний номер Размика. Я позвоню туда лишь если произойдет катастрофа: землетрясение, извержение вулкана на Мунамяги.

Но Мунамяги, величайшая вершина Эстонии, прыщик в 318 метров над уровнем моря (плюс 27 метров смотровой вышки), не превращается в вулкан. Я не звоню в Париж, чтобы не напрягать Размика.

Вместо этого я напрягаю почти всех таллиннских знакомых, у которых есть телефон. “Да, да, извините, это действительно меня, я дала ваш номер, извините, что говорят по-русски… Это из Парижа!”

Я должна добавлять “из Парижа”, потому что при звуках русской речи у моих знакомых вытягиваются лица. Я не хочу терять своих знакомых, их ничего не значащей благожелательности. И все же я их теряю. Русская речь и Париж — две крайности, нуждающиеся в разъяснении. А я не могу, не умею, не хочу… Не желаю откровенничать, не желаю просто знакомых превращать в друзей. Избегаю вопросительных, укоряющих, всепонимающих взглядов. Не нужна мне никакая обременяющая душу связь. Ни с кем, ни для чего…

И все-таки в конце концов сажусь в самолет, лечу в столь вожделенный для эстонцев Париж. И — слеза унижения катится по моей щеке… Почему я чувствую себя опозоренной и униженной? Неужели только потому, что меня не возвели в роль любимой жены, как это принято у двоеженцев — казахов и киргизов? Мне досталась характерная для Европы роль мадам Помпадур или Дамы с камелиями. Справлюсь ли я с ней — с моим-то провинциальным воспитанием? Мои ноги и грудь — вполне на уровне мировых стандартов, не хуже, чем у профессиональных манекенщиц, как уверял мой женишок Тармо. Но моя душа, мое сердце, моя способность любить — достигнут ли они уровня куртизанок мирового класса?

Французские самолеты поразительны: в них бесплатно угощают вином и даже шампанским. Жадно глотаю этот традиционный напиток эстонских праздников, чтобы избавиться от своих душевных мук, сомнений, рефлексии.

Я явно перебрала и замечаю, что многие мужчины как-то очень настойчиво улыбаются мне. Смешно! Мужчины неисправимы: пессимисты считают каждую женщину шлюхой, а оптимисты надеются, что так оно и есть. Причем даже самые разумные мужчины в дороге вдруг начинают питать фривольные надежды. Все, что хоть как-то выходит за рамки повседневности, дает им надежду на новый анекдот из жизни. А я-то уж точно выхожу за рамки. Обожают-то они только самых близких женщин. Веря при этом всем анекдотам про женщин, которые сами и сложили в поездках.