Энтони Бёрджес: Враг под покрывалом

Картина, висевшая на стене, явно любительская картина, привлекла внимание Краббе. Растущие в лесу женские груди, очень длинные, кисточками распушившиеся на сосках. Растительность примитивно раскрашена, словно детский молочник. У Краббе пропал аппетит. Он зачарованно разглядывал другие: змея вползает в женский рот; стилизованный сатир выскакивает из пупка в виде чашки; парад розовых бедер. На каждой картине проставлены смелые ярко-зеленые инициалы Э. Т. Вскоре они оба с Фенеллой бродили по комнате, время от времени сталкиваясь и бормоча:

– Извини.

– Хочет шокировать, – заключила Фенелла, когда они вместе тянули шеи к какой-то плакатными красками написанной плоти и членам с неправильными пропорциями вроде эротического Лаокоона. – Хочет, чтобы все считали его интересно порочным. Сплошное ребячество.

– Не надо смотреть, – сказал голос. Они пристыженно оглянулись. – Я это делаю ради собственного удовольствия. – Голос шел из дверей спальни, изо рта с сигаретой. Она была худенькая, в костюме как бы для балетных занятий. Лицо мальчишки, предводителя шайки, сглаженное невинностью, свойственной людям, которые по той же странной причине, что не позволяет взрослым понять тайну свиста или езды на велосипеде, так никогда и не освоили искусства любви или жалости, не уяснили как следует моральную дихотомию. Глазки маленькие, губы тонкие, черные волосы скромно зачесаны на пробор, как у Мадонны. Голос слабый, словно голосовые связки разъедены какой-то кислотой. Краббе вдруг услыхал голос малайской девочки, которая год назад поманила его с одинокой обочины: «Туaн маху майн-майн?» Но туан играть не захотел: в напряженном шепоте звучала аристократическая болезненная любовь.

– Я – Энн Толбот, – объявила она. – Вас, наверно, должны были встретить, или что там еще. Муж мне никогда ничего не рассказывает. Садитесь, пожалуйста, оба. – Фенелла вспыхнула: она не вставала при встрече, а просто стояла. Смутно вспомнила фильм, где шлюха времен Реставрации ободряла герцогиню: «Тут у нас без церемоний, леди». И не стала садиться, пока не досчитала до пятидесяти. Кроме того, считая, рот держала закрытым.

Краббе представился, и почему-то вдруг этого устыдился. Его фамилия вызывала ошибочные ассоциации с ракообразными, паразитами, вместо невинных диких яблок. [17]

– Краббе, – повторила миссис Толбот. – Краббе. Хорошая фамилия. Напоминает про дикие яблоки. – (Я ошибся, подумал он, посчитав их невинными.) – Я всегда страшно любила варенье из диких яблок, в Англии, конечно, когда была маленькой девочкой. А теперь никогда его не получаю. Никогда. Столько всяких вещей не могу получить. – Откинулась на спинку кресла, слабо выпустила дым. – Так надоедает все это.

Теперь Фенелла села. Взглянула на Краббе, который уставился в пол, и оба ощутили легкую дрожь предчувствия вдобавок к ветерку от потолочного вентилятора. Краббе чувствовал еще и стыд. Все это было описано много лет назад в рассказах человека, которого до сих пор хорошо помнили на Востоке. Уилли Моэм, [18]чертовски хороший игрок в бридж, истинное достояние любого клуба, вспомнил меня и вставил в книгу. Все тут слишком просто. Та самая елизаветинская пьеса об адюльтере и ревности, вспоминала Фенелла, пьеса с ироническим названием «Женщина, убитая собственной добротой», отражает в тысячу раз более сложную цивилизацию. Фенелла с Краббе коротко переглянулись, и анонимное письмо уже было разорвано.

– Что касается выпивки, – сказала миссис Толбот. – У наших слуг выходной. Не пойму, каким образом у двух малайцев могут оказаться кузены китайцы, но они так сказали, взяли выходной и отправились праздновать Новый год. Может быть, вы, миссис Краббе, нальете нам джипа и вермута. Все в буфете. А лед в холодильнике.

– Мне выпивать не особенно хочется, – отказалась Фенелла.

– И мне тоже, – подхватил Краббе, – не очень.

– Ну, – сказала миссис Толбот, – а я выпью. – Одарила Краббе пятисекундным взглядом маленьких глаз, гримаской тонких красных губ, пожала очень худыми плечами, поднялась, направилась к буфету. Краббе по-лягушачьи растянул рот и легонько развел руками Фенелле. Потом приблизился гул автомобиля, замер перед бунгало, и оба они облегченно вздохнули. Тяжело затопали поднимавшиеся ноги, и Краббе встал.

– Не говорите мне, не говорите, – предупредил Толбот. – Бишоп. Мы снова вместе. Боже мой, как давно это было. Здравствуйте, миссис Бишоп. Как всегда, молода и прекрасна, несмотря на тяжелое бремя лет. А другие ребята как, Бишоп?