Однако, когда Генри ввели в общество, он оказался не таким тихоней, каким выглядел поначалу. Ему было двадцать четыре года, и он хотел знать все на свете. Яркий блеск глаз, зубов и кожи еще больше подчеркивал его рвение. В Лу он будил материнский инстинкт, а у Реймонда вызывал родственные чувства. Лу нравилось слушать, как он читает любимые стихи, переписанные в ученическую тетрадку:
Нимфа, нимфа, к нам скорей!
Шуткой, шалостью развей,
Юной прелестью…
Лу прерывала:
— Нужно произносить «шуткой», «шалостью», а не «суткой», «салостью».
— Шуткой, — послушно выговаривал он и продолжал: — «Смех, схватившись за бока…» Смех, понимаете, Лу? Смех. Для этого господь бог и создал человека. А люди, которые ходят с кислым видом, так они, Лу…
Лу обожала такие беседы. Реймонд благосклонно попыхивал трубкой. После ухода гостя Реймонд обычно вздыхал: такой смышленый парнишка — и надо же, сбился с пути! Генри воспитывался в школе при католической миссии, но потом отступился от веры. Он любил повторять:
— Суеверия наших дней еще вчера были наукой.
— Я не согласен, — возражал Реймонд, — что католическая вера — суеверие. Никак не согласен.
Присутствовал при этом сам Генри или нет, Лу неизменно замечала:
— Он еще вернется в лоно церкви.
Если разговор шел в его присутствии, он награждал Лу сердитым взглядом. И только в эти минуты жизнерадостность покидала Генри и он снова делался молчаливым.
Реймонд и Лу молились о том, чтобы Генри обрел утраченную веру. Лу три раза в неделю читала розарий перед Черной Мадонной.
— Когда мы уедем в отпуск, ему без нас будет скучно. Реймонд позвонил в лондонскую гостиницу, где у них был заказан номер.
— У вас найдется комната для молодого джентльмена, который будет сопровождать мистера и миссис Паркер? — И добавил: — Цветного джентльмена.
Услышав, что комната найдется, Реймонд обрадовался и вздохнул с облегчением: значит, цвет кожи никого не интересует.
Отпуск прошел гладко, если не считать малоприятного визита к вдовой сестре Лу, той самой, которой выделялся на воспитание восьмерых детей один фунт в неделю; Элизабет и Лу не виделись девять лет.
Они навестили ее незадолго до конца отпуска. Генри сидел на заднем сиденье рядом с большим чемоданом, набитым разным старьем для Элизабет. Реймонд вел машину, время от времени повторяя:
— Бедняжка Элизабет — восемь душ! — что действовало Лу на нервы, но она и вида не подавала.
Когда они остановились у станции метро «Виктория-Парк» спросить дорогу, Лу вдруг запаниковала. Элизабет жила в унылой дыре под названием Бетнел-Грин, и за те девять лет, что они не виделись, жалкая квартирка на первом этаже с облупившимися стенами и голым дощатым полом начала представляться Лу в более розовом свете. Посылая сестре еженедельные переводы, она мало-помалу приучилась думать о Бетнел-Грин как чуть ли не о монастырской келье. Воображение рисовало ей нечто скудно обставленное, но выскобленное и отмытое до безукоризненного блеска, нечто в озарении святой бедности. Полы сияли. Элизабет — седая, в морщинах, но опрятная. Благовоспитанные дети, послушно усевшись друг против друга за стол — почти такой же, как в монастырских трапезных, — приступают к супу. И, лишь добравшись до «Виктория-Парк», Лу вдруг осознала во всей его убедительности тот факт, что на самом деле все будет совсем иначе. «С тех пор как я последний раз у нее побывала, там многое могло измениться к худшему», — призналась она Реймонду, который никогда не бывал у Элизабет.
— Где «там»?
— В доме у бедняжки Элизабет.
Ежемесячные письма от Элизабет Лу пробегала, не вдаваясь в подробности, — однообразные коротенькие послания, довольно безграмотные, ибо Элизабет, по собственным ее словам, «академиев не кончала»:
«Джеймс на новом месте уж думаю конец теперь той беде у меня кровяное довление и был доктор очень милый. То же из помощи кажный день. Обед присылали и для моих маленьких они его прозвали Самаходная еда на четыре колеса. Я молюсь Всевышнему что Джеймс из беды выпутался он мне ничего не говорит в шестнадцать они все такие рта не раскроют но Бог он правду видит. Спасибо за перевод Бог тебя не забудит твоя вечно сестра Элизабет».
Лу попыталась собрать воедино все, что можно было узнать за девять лет из таких писем. Джеймс, старшенький, видимо, попал в какую-то неприятную историю.
— Надо было выяснить у Элизабет про этого мальчика, Джеймса, — сказала Лу. — В прошлом году она писала, что он попал в «беду», его вроде бы собирались куда-то отправить. Но тогда я не обратила на это внимания, не до того было.
Читать дальше