Ариэль Бюто - Штучки!

Они в один голос расхохотались, когда Габриэль показал им монетку в пятьдесят сантимов, которую Реми оставил на соседнем столике.

– Вы просто чудо! – воскликнула Каролина.

– А вы – мои самые любимые клиентки. Всегда к вашим услугам, барышни!

И официант удалился, не переставая хихикать.

– Благодаря Габриэлю мы расправились со шпионом меньше чем за тридцать пять минут. Вот идиот! Зарезервировал столик под собственным именем! Даже не постеснялся! Ладно, хватит о нем! Теперь можно наконец перейти к серьезным вещам.

– Да уж! Флоранс, налей-ка винца!

Элиза, Флоранс и Каролина чокнулись, выпили, и… готова спорить – любой мужчина что угодно отдал бы за возможность услышать тот разговор, который начался вслед за этим.

Что? Да вы шутите? Вы в самом деле считаете, что за те пятнадцать евро девяносто пять сантимов, которые стоила эта книга, я открою вам одну из самых бережно хранимых тайн на свете? Послушайте, да за кого вы меня принимаете?!

Элиза улыбнулась своему отражению в зеркале у входной двери. Стекло было усеяно темными точками, и в первую минуту она испугалась: ей показалось, будто это старческие пятна на ее собственном лице. Присмотрелась, успокоилась и навела красоту – пощипала щеки и распустила волосы.

– Ага, попалась! – поддразнила ее Флоранс. – Стоит на горизонте нарисоваться мужчине, сразу пускаешь в ход все средства!

– Уж какая есть, меня не переделаешь! А сама – лучше, что ли? С самого утра суетишься – смотрите-ка, уж такая хозяюшка, просто настоящая домашняя волшебница! Что, боишься, ему не понравится твое гнездышко?

Элиза угодила в самое чувствительное место, и Флоранс насупилась. За неполных два года эта нормандская хижина сделалась гордостью и средоточием ее жизни. Ей случалось по ночам лежать без сна, выбирая цвет плитки или обдумывая, что еще можно сделать в саду. Раньше, и очень долго, излюбленной темой разговоров у нее были дети, она с удовольствием повторяла их словечки, с притворной скромностью хвалилась их успехами, теперь же она с упоением описывала новые занавески или хвасталась удачными покупками в лавках местных старьевщиков. Удачными? На самом-то деле она попросту разорялась, скупая всякое барахло и оказывая явное предпочтение вещам, которые передаются из поколения в поколение. Флоранс нравились белье с вышивкой, столовое серебро, стеклянная посуда, а больше всего писанные маслом изображения степенных незнакомцев, и лишь страх перед разоблачением удерживал ее от того, чтобы выдать их за подлинные фамильные портреты.

Развалюху, населенную летучими мышами, она превратила в идеальный загородный дом, где все было продумано до последней мелочи: тут тебе и медные тазы на стенах желто-голубой кухни, тут тебе и старинные краны в ванной. Николя в конце концов наскучило все выходные напролет что-нибудь мастерить, а потом из воскресенья в воскресенье часами торчать в вечерних пробках, зато Флоранс просто расцветала на фоне вощеного ситца и искусственно состаренных терракотовых плиток. В этой обстановке, созданной ею самой, но словно сошедшей со страниц глянцевого журнала, она могла сочинить себе прошлое, выдумать детство с целым хороводом кузенов, обожающих ездить верхом, и бабушкой с безупречными манерами, принимающей в своем поместье благовоспитанных внуков. На самом деле, если не считать блеклых воспоминаний о летних лагерях, в памяти Флоранс сохранились лишь убогие кемпинги да августовская смертная скука квартала дешевых домов, и, невзирая на стремительное восхождение по социальной лестнице, в ее душе так и не затянулась рана унизительного детства, о котором она никогда никому не рассказывала. Так что ничего не знавшей об этом Элизе было не понять утешительного могущества дома, где ни одна дверная ручка не скрывает своего почтенного возраста.

Тем не менее какая-то бессознательная осторожность удерживала ее от признания в том, что она испытывает ностальгию по первым приездам, когда приходилось греть воду, чтобы помыться, когда они, стиснув зубы, забирались в сырую постель, а по вечерам жались к огню, чтобы не замерзнуть насмерть.

Элиза обожала эти простые радости, эти выхваченные у цивилизованной жизни минуты, когда их тройственная дружба становилась еще теснее, скрепленная жаркой мяса в камине. Теперь она попросту приезжала в гости к Флоранс, потому и выходка Каролины не слишком ее затронула.

– Нет, ну что за наглость! – кипятилась Флоранс. – И так раз в сто лет собираемся на девичник, а она нам навязывает свое последнее приобретение!