Игорь Фролов: ТЕОРИЯ ТАНЦА

А перо-то — царапает…

Это не литература. Это — запоздалый дневник, который я взялся вести спустя энное количество лет. И ничего героического, что оправдывало бы их написание, кроме попытки проявить и зафиксировать эти фотографии моей жизни. Просто эпизоды, из которых складывается моя память о тех годах. Дни, ночи, мужчины как друзья и враги, женщины — как женщины…

Поэтому сразу предупреждаю читателя — дальше можно не ходить, ограничьтесь предисловиями. Кстати, наш народ суров, но справедлив, оценки при чтении в узком кругу были очень низки — за аморальность или еще за что — я так и не понял. Наверное, далеко мне уже до народной нравственности, потому что я — негодяй, и записки эти — записки негодяя. Так бы назвал я их, и предлагаю то же сделать редактору.

А теперь те, кто не боится пить из козлиного копытца, — вперед! За мной, читатель! — как воскликнул один писатель… Нет, этот бодрый клич нам не подходит. Здесь, на краю Земли, уместно сказать — располагайтесь поудобнее, уже вечереет, я зажгу керосиновую лампу, чай заварен, можете наливать. И слушайте.

(От редактора: Минуточку, я только должен сразу внести правку. Авторское название мне не нравится, я его меняю после первого прочтения, не задумываясь. Пусть будет иное.)

Ну, пусть будет. Начнем же.

А началось, собственно, все совсем недавно — этой затяжной осенью. С лица города (да что там города — с лица Земли!) исчез Дом. Именно так, с большой буквы. Пафос здесь уместен, несмотря на то, что Дом был маленьким двухэтажным особнячком сталинского времени. Как положено — высокие потолки, лепнина, рыхлая штукатурка, рассохшиеся оконные рамы… Здесь прошли несколько лет жизни нашего героя, здесь он закончил одно тысячелетие и вступил в новое.

Теперь же, когда Дом снесли, и это место придавлено строительными вагончиками, — пришло время вспоминать. И грусть, которая предваряет, не противоречит веселью, царившему в темных коридорах Дома, в его светлых комнатах, в маленьком дворе — то заснеженном, то усыпанном хрустящими листьями, — грусть по той эпохе, которая, как казалось обитателям и гостям, никогда не закончится… А она и не закончилось, — успокаиваю я всех, кто собрался — даже тех, кого нет уже на Земле, как моего Дома, — она только начинается. Прямо сейчас.

(От забегающего вперед редактора: хотите представить настроение и ритм той жизни, прослушайте песенку некоего Моряка "Девочки, девочки, девочки". Все, к счастью, на английском, ныне понятном всем…)

Однако не лепо, братия, начинать с места в карьер, — нужна же какая-то, пусть и формальная, связка между двумя циклами. Не можем же мы вот так запросто, забыв о преемственности, взять, да и начать с чистого листа.

И то верно. Отложив на день это самое начало, вернемся и заново войдем в дверь, соединяющую и разделяющую две эпохи одного героя.

Сентябрь 1987 года. Перед нами — не по-советски загорелый старший лейтенант Военно-воздушных сил. Он возвращается. Точнее, он уже вернулся, и настоящее открывается дверью самолета, первым глотком забытого воздуха, запахом дождя и листвы, мокрого асфальта, — получи, распишись и пользуйся. Автобус-экспресс поглощает дорожную ленту, впереди разворачивается город на высоком берегу, и встающее солнце бежит, вспыхивая в тысячах его окон, стекает в свинцовую реку, плавит ее, — и сразу за мостом тень домов накрывает тебя…

Как вы заметили, герой пока без имени, — автор уже знает, как обозвать его на новом этапе, но в этой истории он заново родился, и не будем торопиться задавать ему судьбу. Он сам ее найдет — вернувшись туда, откуда ушел два с половиной года назад. Чтобы продолжить.

Война была позади, жизнь — впереди, она предлагала широкий ассортимент удовольствий, но сейчас главным был роман, призванный вытолкнуть начинающего писателя на высокую орбиту, закинуть его из своей мощной пушки если не на Луну, то хотя бы в Переделкино.

Однако, прошло два года, пошел третий, и ничего не изменилось. Единственное, — у нашего героя (обозначим эту переменную через Х.) иссякли заработанные войной деньги. За два года тунеядства он совсем расстался с мыслью о постоянной работе. Нужно было место, где платят, но не заставляют работать.

И слепая удача вскоре наткнулась на него. Предложение судьбы огласил друг нашего героя (назовем его Шамиль, и для смягчения непопулярности этого имени добавим инициал У.), чья мама заведовала поликлиникой, при которой открылся дневной стационар, требующий ночных сторожей. Так появился тот самый Дом, приютивший нашего героя на несколько лет.