Майкл Бламлейн - По живому

— Где ты этому научился?

— Чему? — сцепив пальцы, Маркус крутил запястья. — А, это, — бросил он, уставив на нее два указательных пальца.

Фрэнки испугался: может, сказал что-то не так. Глаза Маркуса сделались большими.

— Эта работенка так себе. Маленькая регулировочка. Сменить масло, проверить тормоза, привести в чувство. Без задатка, платить в процессе. Это то, что я умею делать с завязанными глазами и руками за спиной. А вот большая работа, большая, то есть такая, ради которой они летают на моем самолете, шампанское, вооруженные коммандос, вот этот и этот… — голова Маркуса свисла набок, на лице ухмылка, руки рассекали воздух, как будто лепили что-то из глины. — Работы на неделю. Очень даже неплохо. Ты понимаешь. А потом… Все — суета. Я все понимаю. — Он вытянул руки вперед. — Вот оно, все здесь. Здесь и буду держать, пока ты не вернешься. А когда ты будешь готова… — Он щелкнул пальцами. — Ты придешь. Ты придешь, потому что увидишь, где ты есть. И твой разум будет здесь, потому что перед глазами все станет прозрачным — как стекло. Это и есть большая работа.

Фрэнки пытался понять, что же он говорит, в конце концов. Шутит, конечно, но не только, было что-то еще в этом странном трепе… Он все больше нравился ему, этот человек, и Фрэнки извинился за свое поведение.

— Мне было страшно.

Маркус молчал.

— Вхожу и вижу — здесь ты. А кто ты, не знаю.

Глаза Маркуса сузились, он изучал Фрэнки, ставшую для него загадкой. Возникли вопросы, но он их не задавал.

— Видишь ли, — произнес Фрэнки, — у меня память отшибло.

Он сказал это так просто, будто потерял не память, а ключ от квартиры. Фрэнки огорчился, ему хотелось выразиться иначе. Но ведь сказанное — правда. Как еще сказать, как описать то, что исчезло.

— Я ничего не помню.

Фрэнки пытался прочесть реакцию на лице Маркуса, но оно оставалось непроницаемым. Шли минуты, и он жалел, что вообще заговорил на эту тему. Чувствовал он себя смущенно и глупо.

— Я знал одного человека, с ним было, как с тобой, — наконец прервал молчание Маркус. Он приставил палец к виску, изображая пистолет. — Он выстрелил прямо сюда. Полбашки разнесло. Думали, мертвый, но мы его вытащили. Потом я видел его в больнице, он ничего не помнил. Говорить говорил, но не вникал в смысл. И глаза его, они видели, но что-то не то. Я что-нибудь рассказываю ему, а он смотрит и мотает головой, как будто силится найти потерянное.

Маркус замолчал. А потом, снова изобразив пистолет, сымитировал ртом оглушительный выстрел и послал мнимую пулю в стену. — Одна пуля способна оборвать жизнь человека. Один неверный шаг — и со всем покончено. — Он взглянул на Фрэнки. — Ты понимаешь, о чем я?

— Никакого оружия, — торопливо ответил Фрэнки. — У меня совсем не так. — Ему захотелось быть откровенным и все рассказать. Сумасшествие, конечно, но, может статься, этот человек поймет, хотя сам немного странный. — Однажды я проснулся — и ничего не могу вспомнить. Ничего, за исключением одной вещи. Это я знал точно.

Маркус кивнул, готовый выслушать тайну. Фрэнки склонился вперед и, прокашлявшись, зашептал.

— Я не Фрэнки, Маркус. Я выгляжу как она, разговариваю как она, но Я — не она. — Он вздохнул. — Я мужчина. Знаю, звучит дико, но это правда. Не понимаю, как это получилось и почему, но я мужчина. Внутри, внутри я мужчина.

Маркус слушал удивительно спокойно. Поначалу даже ухмыльнулся, но, заметив, насколько Фрэнки искренне говорит, посерьезнел. Он будто присутствовал на исповеди. — Мужчина… — повторил он.

Фрэнки кивнул.

Маркус встал и потянулся во весь огромный рост, выпячивая грудь, сжимая пальцы в кулаки и сгибая руки в локтях. — Мужчина? — спросил он громко.

Фрэнки испугался, но не убежал. Он сдвинулся на краешек кресла и сжал кулаки. — Здесь, — он приложил кулак к животу, потом к груди и голове. — Да, здесь я мужчина.

Маркус, сощурившись, обозревал его сверху. Лицо его оставалось спокойным, но только мышцы. Глаза были напряженные, взгляд тяжелый.

— Я думаю, с тобой нужно много работать.

Фрэнки улыбнулся. — Очень может быть.

Маркус отыскал окурок сигареты с марихуаной и зажег. Он расхаживал по комнате и теребил свою тонкую черную бородку — с таким же начесом, как на голове.

— Однажды к тетушке Орфе пришла дама, — начал рассказывать Маркус. — Это было летом, жара стояла такая, что хотелось скинуть все с себя и надолго залезть в прохладную реку. Только там было много пиявок, они могли присосаться, если торчать в воде долго. Я сидел у тетушки Орфы и чистил овощи. Сама тетушка занималась чем-то у плиты, когда вошла та женщина — молодая, приятная лицом. Ее определенно что-то мучило. Глаза тревожные, уставшие, как будто она не спала всю ночь. С ней — трое детей, одетых как для церкви. Девушка подошла к тетушке Орфе и заговорила тихонько, при этом все время смотрела в пол и переминалась с ноги на ногу. Она рассказала о своем муже: он хочет бросить ее и детей, уйти из дома. Что ей делать? Она в полном отчаянии.