Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

На третий вечер я должен был сказать: «Капитан Папагато – очень хороший парень, как вы думаете, не пришло ли время жениться ему на достойной девушке?», – а в четвертый – следовало переходить к делу и говорить: «Гуляя вдвоем, капитан Папагато и Франческа вызывают толки; не согласны ли вы, что следует положить этому конец, соединив их в одном доме?» Все это строго расписано, как и ответ Серхио: «А сможет ли он ее обеспечить? Пусть принесет подарки, покажет, что имеет достаточно».

Бедному капитану Папагато пришлось принести четыре мешка маиса, два – картошки, овцу, пару армейских ботинок и экземпляр моей брошюры о бабочках с картинками на ножках, прежде чем Серхио дал согласие на помолвку. Похоже, здесь это считается нормой – прожить несколько лет вместе, прежде чем пожениться, достаточно просто быть помолвленными. Может, это пошло от того, что церковь стремилась освятить браки, уже заключенные по местным правилам.

О дальнейшем я только могу вспомнить, что у меня было мучительное похмелье после трехдневного праздника, а еще Хосе рассказал, что я залезал на крышу дома Гонзаго и мочился оттуда на осла Мисаэля. Молю Бога, чтобы это оказалось неправдой. Что касается Франчески и капитана, то Ремедиос сказала мне, что Глория сказала донне Констанце, что Франческа ей говорила, будто капитан «чистый жеребец», а тот, в свою очередь, поведал мне по секрету, что «Франческа, благодарение Богу, ненасытна». Молодые переехали в соседний дом и соорудили кровать, такую большую, что на ней разом умещаются и они сами, и четыре ягуара; то есть задняя комната – одна сплошная постель. Они устраивают такой шум во время сиесты, что я теперь затыкаю уши воском, но поскольку с другой стороны от меня живут Фелисидад и дон Эммануэль, а напротив – донна Констанца с Гонзаго, я могу успешно распроститься мыслью о спокойном сне, если только не перееду куда-нибудь.

Мэр Ринконондо с двумя полицейскими появился на площади как раз в тот момент, когда почти всех жителей охватила истерика. До этого он выезжал на хасьенду дона Маскара, где расследовал подозрительный случай порчи скота, и большую часть сиесты, прижимая к носу платок, бродил под одуряющей жарой от одного раздувшегося трупа к другому. Поскольку дон Маскар фактически являлся местным каудильо, [59]резонно было предположить, что у него имелись всякого сорта враги: например, уволенный десятник или батрак, заподозривший, что нескромным вздутием живота дочь обязана его хозяину. Но один полицейский углядел кончик рога, торчавший из пруда, отчего пришли к заключению, что на скотину и впрямь наведена порча, но кем-то из самого стада. Полицейские и мэр, хоть это и не входило в их должностные обязанности, помогли батракам в малоприятном занятии – вытащить преступившего закон и покончившего с собой бычка. Потом они переоделись в одежду, взятую у дона Маскара, который благодарно предложил, чтоб их собственное платье выстирала его прачка. В здешних местах все понимают, как важно поддерживать добрые отношения между каудильо и правоохранительными органами.

И так вышло, что эти трое вернулись в Ринконондо, как раз когда бабку Терезу за ноги вытаскивали из огня. Вокруг плотно сгрудились люди, и вначале было непонятно, что происходит. Громко причитали плачущие женщины, гневно кричали мужчины, а потом мэр и полицейские увидели группу хорошо вооруженных чужаков, чей враждебный вид доверия не вызывал.

Мэр потер щетинистый подбородок, собрался с духом, напустил на себя привычный вид мужественной решительности и протолкался сквозь толпу. Сначала он увидел двух священников, которые, стоя на коленях перед телом женщины, совершали последнее причастие; мэр подался вперед, пытаясь разглядеть, кто там, и потрясенно отшатнулся, как после удара в лицо. Голова женщины являла собой что-то бесформенное. Мэр увидел кровавое водянистое месиво синевато-багровой плоти в золе и тлеющих углях, на котором вздулись огромные желтые волдыри; из перекошенного рта донесся стон, подобный тому, что мэр слышал, когда как-то на празднике бык рогом выпотрошил полицейского. Толпа смолкла, будто ей вдруг передалось потрясение мэра.

– Кто это? – спросил он.

– Бабка Тереза, – ответили из толпы. – Все из-за этих сволочей.

– Умерла? – спросил мэр, и когда отец Валентине, взглянув на него снизу, ответил: «Нет», узнал священника и понял, что назойливые попы вернулись и опять натворили бед. Вытащив из кобуры револьвер, он сильно ткнул им отцу Валентино в грудь. Глаза у мэра сверкали бешенством, палец на спусковом крючке подергивался – градоначальник был на грани убийства, но сдержался и опустил пистолет.