Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

В общем, отцу Лоренцо и отцу Валентино не составило труда набрать «охрану» – многочисленнее, чем предполагалось, слишком своенравную и бесконтрольную; в конечном счете отцам пришлось смириться со зверствами и утешаться мыслью, что при сотворении великого блага всегда совершается и некоторое зло. За посулы полного отпущения грехов нашлись люди, готовые уйти из-под занудливой опеки жен, люди, ради приключений бросившие изнурительную работу за гроши, такие, кто был счастлив разбойничать во имя Иисуса Доброго, Кроткого и Смиренного. Отцы начинали ведущими, но из опасения стать ведомыми превратились в соучастников. То же произошло и со всеми остальными священниками, в результате обнаружившими, что их усилия обернулись разорительным нашествием человеческой саранчи, во главе которой стояла мрачная несокрушимая фигура монсеньора Рехина Анкиляра. Разъезжая на громадном коне, он будто находился одновременно повсюду, а в распятии, что висело у него на цепи, мелькали отсветы горящих лачуг и красный блеск луны.

На площади отцы зазвонили в колокольчики и призвали к покаянию, а когорта охранников развалилась под деревьями; одни наполнили бутыли из корыта с дождевой водой, другие набрали веток для костра, чтобы на ножах поджарить мясо, как делают пастухи. Нудные песнопения привлекли жителей, у которых глаза светились веселым любопытством и удивлением: надо же, после вссх унижений сволочные попы столь опрометчиво прикатили снова. Как и в тот раз, гуайява рассекла воздух и расплющилась на голове отца Лоренцо. Но теперь прогремел выстрел, и главарь бандитов угрожающе поднялся.

– Слушайте, что человек говорит, – сказал он и сплюнул на землю – мол, возражения не принимаются. Люди стали слушать.

Они услышали, как отцы порицают все, почитаемое священным: Рикардо Ринконондоского изображают сумасшедшим, Магомета поносят как еретика и многоженца, пещеру называют языческой гробницей порока, под страхом вечной адовой муки велят убрать минареты и восстановить чтение молитв по четкам. Вот тут-то бабка Тереза поднялась и проковыляла к отцу Лоренцо. Опираясь на палку и поддерживая цеплявшуюся за шею обезьянку, она призвала всю ярость старого хилого тела и сказала:

– Молодой человек, Пресвятая Матерь через меня повелела не читать молитвы по четкам. Кто ты такой, чтобы перечить Богоматери?

С благочестивой набожной жалостью, от которой явно отдавало снисходительностью знающего человека, Лоренцо покачал головой:

– То была не Богоматерь, а искуситель в одном из обличий. Тебя ввели в заблуждение, поверь моему слову.

– Это была Пресвятая Матерь, – настаивала бабка Тереза, – она со мной говорила.

– Ты хоть представляешь, что такое ад? – спросил отец Валентино. – Хочешь попасть туда? Все туда отправитесь, все, коли не сойдете с ложной стези. Уповайте на милосердие Господне!

Бабка Тереза взглянула на священников и задрожала от гнева. Хотя глаза слезились, она разглядела отталкивающее самодовольство, потрясающий кладезь тупой несомненности, ужасающую душевную спесь, скрытую за покорным смирением, и почувствовала омерзение. Не раздумывая, она подняла палку и обрушила ее на головы церковников. Те закрывались руками, а горожане хлопали в ладоши, свистели, и даже охрана восхищенно улыбалась.

И тут главарь бандитов, почуяв возможность заработать постоянное местечко в раю, решил преподать собственный урок богословия. Шагнув вперед, он вырвал палку из рук старухи, и бабка Тереза неуклюже повалилась в пыль. Главарь нагнулся, взял у нее с плеча испуганную обезьянку и, сунув ее под мышку, направился к костру.

Костер уже ярко разгорелся, и главарь, повернувшись к людям, поднял маленькое существо.

– Смотрите! – крикнул он. – Я покажу вам, что такое ад! – Держа обезьянку на вытянутой руке, он поднес ее к пламени.

Среди пораженных горожан воцарилось молчание, а капуцин пронзительно закричал и стал корчиться. Вознесся клуб черного дыма – вспыхнула мягкая серая шерстка, и липкий запах горелого мяса затопил площадь. Капуцин кричал, как ребенок, которому делают больно, извивался, пытаясь вскарабкаться по руке палача, скалился от муки и непонимания, задыхаясь в дыму собственного сожжения. Главарь бросил его в костер. Обезьянка вскочила, на секунду показавшись силуэтом во взметнувшемся пламени, но тут же рухнула, скорчилась, дернулась в предсмертной агонии и затихла безжизненным угольком. Разыгравшаяся драма ужасной обезьянкиной смерти парализовала потрясенных людей, все стояли не шевелясь. Потом какая-то женщина протяжно завыла в гневе и сострадании, какого-то мужчину вырвало, а опустошенная бабка Тереза, охваченная безжалостным презрением, подобрала палку и подошла к костру взглянуть на останки последней подружки, что съежились, скорчились в огненном гнездышке. Закрыв лицо руками, Тереза опустилась на колени, слезы текли между пальцев. Медленно обернувшись к священникам с пепельно-серыми лицами, она просто сказала: