Зэди Смит - Время свинга

Но вот она танцует. Под песню, которой я не узнала, — я и в студию-то теперь заглядывала редко, — но сами ее движения были знакомы, они не сильно изменились за годы. По большей части номер ее всегда состоял в первую очередь из чего-то вроде настойчивого расхаживания взад и вперед — мощным упругим шагом, размечающим границы того пространства, в каком она оказывалась, словно громадная кошка методично кружит по клетке. Теперь же меня удивила его непригашенная эротическая сила. Обычно, желая сделать танцору комплимент, мы говорим: у нее это выглядит так легко. С Эйми все не так. Часть ее секрета, чувствовала я, глядя на нее, в том, что она умела вызывать радость из усилий, ибо никакое ее движение не вытекало инстинктивно или естественно из предыдущего, каждый «шаг» был явно виден, поставлен хореографом, однако, пока она потела, выполняя их, сама эта трудная работа казалась эротичной — как будто смотришь на женщину, обрывающую финишную ленточку в конце марафонского забега или старающуюся достичь собственного оргазма. То же самое экстатическое откровение женской воли.

— Дай мне закончить! — крикнула она собственному отражению.

Я ушла в дальний угол, соскользнула вниз по стеклянной стене и снова открыла книгу. Я решила положить себе новое правило: читать вечером по полчаса, невзирая ни на что. Книга, которую я сейчас выбрала, не была толстой, но далеко я в ней не продвинулась. Если работаешь на Эйми, читать было, по сути, невозможно — вся остальная команда рассматривала это как занятие глубоко непрактичное и, думаю, в некотором смысле фундаментально нелояльное. Даже если мы куда-то далеко летели — даже если снова направлялись в Австралию, — люди либо отвечали на электронные письма касательно Эйми, либо листали стопки журналов, что всегда можно было замаскировать под работу, поскольку Эйми либо уже появлялась в тех журналах, что ты держала в руках, либо очень скоро в них появится. Сама Эйми читала книги, иногда — достойные, рекомендованные мной, чаще — всякую чепуху по самопомощи или диете, которые ей подсовывали Джуди или Грейнджер, но чтение Эйми было чем-то отдельным, она, в конце концов, была Эйми и могла поступать, как ей заблагорассудится. Иногда из тех книг, что давала ей я, она черпала замыслы — период времени, или персонажа, или политическую идею, которые затем окажутся, в уплощенном и вульгарном виде, в каком-нибудь видеоклипе или песне. Но и такое не меняло мнения Джуди о чтении вообще: для нее это был некий порок, поскольку чтение занимало ценное время, которое иначе мы бы потратили, работая на Эйми. Но все равно иногда бывало необходимо, даже для Джуди, читать книгу — поскольку та должна была стать средством продвижения фильма с Эйми или была как-то иначе необходима для какого-нибудь проекта, — и в таких ситуациях она пользовалась нашими дальними перелетами, чтобы прочесть где-то треть требуемого, задрав ноги повыше, с кислой физиономией. Больше трети она не читала никогда: «Общую мысль я ухватила», — а закончив, она выносила один из четырех своих приговоров. «Шустро» — это было хорошо; «важно» — это было очень хорошо; «противоречиво» — это могло оказаться хорошо или плохо, нипочем не угадаешь; или «литературщина», что произносилось со вздохом и закатыванием глаз и было очень плохо. Если я пыталась защитить что бы то ни было, Джуди пожимала плечами и говорила:

— Что я понимаю? Я же всего-навсего маленькая дурында из Бендигоу, — и это, сказанное так, чтобы Эйми слышала, в зародыше убивало любой проект. Эйми никогда не недооценивала важности родины в глубинке. Хотя Бендигоу она оставила далеко позади — больше не разговаривала, как там, пела всегда с липовым американским акцентом и часто упоминала о своем детстве как некой смерти живьем, — все равно она считала свой родной городок мощным символом, чуть ли не разновидностью барана-вожака. Теория ее заключалась в том, что у звезды в кармане Нью-Йорк и Л.-А., звезда может взять Париж, Лондон и Токио — но лишь суперзвезда берет Кливленд, Хайдарабад и Бендигоу. Суперзвезда берет всех повсюду.

— Что читаешь?

Я показала книжку. Она собрала ноги вместе — из шпагата — и нахмурилась на обложку.

— Не слыхала.

— «Кабаре»? Это, по сути, оно.

— Книжка по фильму?

— Книжка, которая появилась раньше фильма [75] Речь о «Берлинских историях» («The Berlin Stories», 1945), сборнике из двух повестей англо-американского писателя Кристофера Уильяма Брэдшо Ишервуда (1904–1986), легшем в основу музыкальной драмы «Кабаре» («Cabaret», 1972) американского танцора, хореографа и режиссера Роберта Луиса (Боба) Фосса (1927–1987). . Подумала, может оказаться полезно, раз мы направляемся в Берлин. Джуди меня сюда прислала кнутом щелкнуть.