Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Очередная побасенка Иоахима Айзиксона, но вот как рассказывал он про то, что копытами свинья вцепилась, — этот-то момент слушатели воочию будто увидали, да и услыхали, по крайней мере, отрок Николаус.

Эге, сюда бы ту свинью да на вертел…

Скучно засыпать на пустое брюхо, да что поделать. Кое-как все утихли, улеглись. Скучно-то скучно, да сыро, холодно, но тяготы дня дали себя знать, и молодой шляхтич враз уснул.

Посреди ночи Николаус очнулся. Набитая дымная изба мощно храпела, постанывала и громко портила воздух. Да пробудился он не от этого, а — мысль его толкнула в бок. И он лежал, вращал глазами и соображал про крышу этой избы, стражника и лошадей, стоявших где-то поблизости, слышно было их фырканье да глухие удары копыт. Вырваться из сей гнилостной пещеры — и скакать в снегу по воле… У Николауса сердце громко забилось.

«Святой Ангел Божий, хранитель и покровитель души моей! Пребудь всегда со мной, утром, вечером, днем и ночью, направляй меня на путь заповедей Божиих и удали от меня все искушения зла», — повторял он про себя.

А потом и на другой лад: «Святой Анёл Божы, захавальнік і заступнік душы маёй! Заставайся заўсёды са мной, раніцай, вечарам, днём і ноччу, кіруй мяне на шлях запаведзяў Божых і адвядзі ад мяне ўсё спакусы зла».

Тут он попытался приподняться, но сразу же застонал кто-то рядом. Николаус подождал. Ничего, ничего. Это только трусливому кажется все неисполнимым. А герои речного капитана и не из таких-то передряг выпутывались. Ему бы только в замок вернуться. И всего-то, святой Анёл Божы. Есть ли ты у меня?

И он снова сел, потом встал, озираясь. Но только шаг ступил — попал на живое. Литвин по-своему заругался. Николаус вглядывался во тьму. Хоть бы Анёл Божы чуть посветил ему!..

Нет, в избе было черным-черно, словно в какой-то палестинской пещере ночью.

А ему выйти бы под звезды Твои, Господи, на волю…

Он снова попытался шагнуть и опять наступил на кого-то, теперь уже его осыпали польскими проклятьями, и вдруг снаружи заскрипел снег, и в дверь ударили, крикнули басом:

— А ну, ня песці, варожыя вылюдкі! [239] А ну, не балуй, вражьи выродки! (бел.)

И Николаус вынужден был оставить свою затею.

Нет, Анёл Божы не светил ему и, как видно, совсем оставил. Этим-то и отличается все от басен речного капитана Иоахима Айзиксона. Нет света, нет выхода. И он забылся тяжким сном пленника.

Разбудили их очень рано, еще было темно. Вошел казак с факелом, засвистал пронзительно, велел выходить по двое опорожняться, морды мыть снегом. Потом отрок принес толокна. Литвины хотели было огонь разложить, но им запретили, крикнув, чтоб не возились, быстрее выступить в путь надобно. На улице темнели фигуры людей, лошадей, у дороги горел ярко костер, освещая лица, меховые шапки, бороды. Николаус тер сыпучий снег по лицу. После снегопада подморозило… Какой-то отдаленный топот слышался… Николаус смаргивал холодные крупинки, смотрел в черно-белую даль ледяного утра. Нет, показалось.

Два стрельца, чтобы стряхнуть снег с саней, взялись за рогожу, подняли ее, и Николаус увидал сапоги, руки, пятна лиц. Оказывается, в тех санях на Москву везли мертвецов!

Руки пленным хотели вязать, да потом передумали — мол, куда же тут бежать? Снега зимние свяжут любого получше любых веревок да цепей. Смерть хрусткая да сыпучая кругом. А в лесах — и дикий зверь. Даже и днем волчий вой наносит…

В сереющих сумерках обоз тронулся дальше, по скрипучему мосту пересек небольшую эту речку. Уже на той стороне к саням подъехал Бунаков. Кивнув Николаусу, наклонился и вдруг сунул что-то в холстинке, поехал дальше. Николаус сразу учуял съестное. То был хлеб и еще теплый кусок мяса. Рот его сразу наполнился слюной. Он толкнул лежащего рядом Влодека, отломил хлеба и протянул ему, да еще мяса оторвал. Тот сразу начал уплетать за обе щеки. Мясо почуяли и остальные. Николаус поделился и с ними, так что каждому и совсем немного досталось. Но все вдруг приободрились.

«Что же, увижу эту Москву, — думал Николаус, скрючиваясь на соломе, чтобы сохранять тепло. — На ней была царицей наша пани Марина. К ней тянулись отовсюду купцы да рыцари. И папа Римский хотел бы вернуть ее в лоно истинной церкви… Да сами московиты свой град Римом называют».

Вот, кстати, еще какой поворот в судьбе пана Твардовского мог случиться… [240] Пан Твардовский, герой польских народных легенд, «польский Фауст», заключивший сделку с дьяволом, одним из условий которой было прибытие под конец жизни земной в Рим, где и должен был произойти расчет. В Рим пан Твардовский не собирался вообще никогда ехать. Но черт заманил его в трактир под таким названием.