Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Когда пану Григорию Плескачевскому пришла долгожданная охотничья весть из его поместья, стояли морозы. Такие крепкие морозы, что через Борисфен от замка сами собой настлались прочные мосты. И на лед в ноябре смело выезжали конники. Зимний Борисфен — прекрасная дорога, вверх — в Дорогобуж, вниз — в Литву, в Речь Посполитую. Правда, все предпочитали дороги верхние, а по льду сообщались между собою лишь деревни в округе. Все ж таки Борисфен местами сильно петляет, ну а в ноябре еще под снегом могут быть полыньи.

…А в Дорогобуж уже ни по какой дороге и не поедешь. Боярин Михайла Шеин, старый воитель, крепкий держатель замка в осаду двадцатилетней давности, побывавший в плену у Короны и после восьми лет отданный милостиво молодому царю Михаилу Романову вместе с его батюшкой патриархом Филаретом, тоже схваченным в плен под замком и томившимся вместе с боярином, — сей Шеин, снарядив войско, двинулся возвращать проигранный град Smolenscium и покамест взял Дорогобуж, а еще и другие грады, крепость Белую между ними. И теперь его войско ползло сюда. Но крайне медленно. Московиты, как обычно, неповоротливы и даже подлое нарушение Деулинского мира не сумели использовать с умом. Как доносили сведущие люди, дума еще весной порешила пойти на Smolenscium. Ведь еще действовало перемирие, а в Речи Посполитой не было короля. И что же? Они дотянули до осени. Король уже провозглашен — сын Сигизмунда, Владислав. Замок готов к обороне. Медведи-московиты хоть и привычны к морозам, но, как ни крути, в замке стужу легче пережидать, чем в полевом лагере под его стенами. По слухам, снабжение сей армии скверное, а победительный их князь Пожарский занемог черным недугом , пьянством непробудным, и не возглавил вдвоем с Шеиным поход. Медведь и есть — лежит в берлоге и сосет сочащуюся пивом да вином лапу. Хороший зачин великого дела, ничего не скажешь, панове! И пусть Шеин взял Дорогобуж и иные грады, но сей замок ему не по зубам. Русские плохие воители что в поле, что в штурме. Вот осаду — да, крепко умеют держать. Тут в них нечто такое просыпается изумительное. Пан Григорий Плескачевский это сам видел: сидельцы смоленцы бросались на копья, как беркуты с гнезда на когти зверя. И один ражий мужик даже полы своего тулупа распахнул, будто крыла. Так и повис, пронзенный копьями, с ощеренным ртом, раскиданными власами, растрепанной брадой. Умирать сии мужи умеют. Им бы еще науку освоить — побеждать.

И пан Григорий Плескачевский с осторожностью приступил к делу, довел до сведения воевод через ротмистра Валишевского, что ему надобно побывать в поместье, вывезти припасы, что, помимо всего, в виду предстоящей осады весьма насущно… Пан Плескачевский, когда надо, умел изъясняться учено, да еще подпускал латынь. Но пока ее приберег для личной встречи с воеводами, ежели такая состоится. А вот еще один козырь держать при себе не стал, пошутил, что Москва, как обычно, ползет черепахой, Бог даст, отсюда и раком пойдет. Шутка воеводам пришлась по нраву, да и не столь они были строги, как пан Гонсевский, уехавший сейчас в Речь Посполитую… Хм, а сей Smolenscium разве не Речь Посполитая с давних пор?.. И кроме того, как доносили лазутчики, боярин Шеин с войском все еще сидел в Дорогобуже, а уж оттуда быстро не дойти.

В общем, разрешение пану Плескачевскому было дано, и он тут же приступил к сборам в полной уверенности, что сопровождать его будет младший сынок Александр, страстный охотник. Но тот вдруг заупрямился и ехать не пожелал, доказывая, что в замок им, может, и не посчастливится вернуться. А он здесь нужнее. Невысокий пан Григорий изумленно глядел на сына. Столь пристально, что тот даже слегка покраснел.

— Возьми Николауса, — сказал сын и покраснел еще сильнее, досадливо ударил кулаком по ладони, отвернулся.

Офицера замковой пехоты старшего сына Войтеха не отпускали. Он, правда, и не горел желанием поучаствовать в забаве, предпочитая после службы выпить пива и побренчать на лютне под завывание метели в печной трубе.

— А что ты на это скажешь, ясный мой пан? — спросил пан Григорий, переводя светлые глаза на Николауса.

Вржосек на мгновение смутился, поймал пристальный вопросительный взгляд Александра и тут же согласился.

— Ну хоть тут я не прогадал, — сказал пан Григорий.

Товарища панцирной хоругви Николауса Вржосека пану Плескачевскому удалось выпросить, а также двоих его друзей, Пржыемского и Любомирского, и еще одного своего гусара, рыжего пана Новицкого. Все-таки эти дороги вокруг замка, да еще уходящие в глубь смоленской земли, были опасны, тем более сейчас, в ожидании черепахи. С ними ехали пахолики, легко вооруженные, но тоже способные дать отпор. Всего набралось человек двенадцать. Мало. Но тут уж ничего не поделаешь.