Эдуард Багиров - Идеалист

– В том-то и дело, – перебил я ее. – Но информация с фотографиями, с видео, с приложенными документами, расшифровками прослушек, а самое главное для меня во всем этом, что...

– Стоп, Илюш, – прервала Маша. – Давай-ка ты лучше все это мне покажешь.

– Не вопрос, – буркнул я. – Заодно ответишь на несколько вопросов. Очень для меня важных.

– Тогда через час в гостинице «Украина», на Майдане которая. Номер сейчас уточню и пришлю смс-кой.

– Почему в гостинице-то?

– Потому что у меня там крупная бронь, чуть ли не на половину номеров. Для гостей, международных наблюдателей, ну и всякое такое. К тому же, – усмехнулась она, – эти номера совершенно точно не прослушиваются.

Я вышел из метро и направился к гостинице. Через полчаса Маша впорхнула в номер и улыбнувшись, поцеловала меня в губы. Мне было не до улыбок. Посмотрев на меня, она тоже посерьезнела. Я приглашающе мотнул головой в сторону стола, на котором стоял раскрытый ноутбук. Несколько минут Маша молча смотрела в монитор, потом достала сигарету, закурила. Руки ее чуть дрожали.

– Что ты собираешься с этим делать, Илюш? – севшим голосом спросила она, заглянув мне в глаза.

– Максимум послезавтра это будет опубликовано первой полосой, – ответил я, не отводя взгляда. – Я не могу поступить иначе, пойми. Это абсолютный инсайд международного уровня. Это серьезная информация.

– Именно, – Маша медленно прошла к минибару, достала оттуда крошечную бутылочку виски. – Именно, что серьезная. Даже слишком. У нас это никто не опубликует. Побоятся.

– Зато у нас опубликуют. Прости, Маш. Я знаю, что снова наступаю на мозоль твоему мужу. Но ничего не могу сделать.

– Ты не понял, Илюш, – проговорила она, нервно скручивая крышку с бутылочки. – Ты совсем ничего не понимаешь. Это не наступить на мозоль. Если это будет опубликовано, то Артемий будет похоронен окончательно. Возможно, даже по-настоящему.

Я молча смотрел на Машу, а перед глазами, как живые, стояли два увальня-бандеровца со стройки, неуверенно переминавшиеся тогда на Киевском вокзале. И отчетливо звучали в голове слова бригадира.

«Та кому он всрался, Кеша? Выкинешь куда-нибудь подальше. Хто його искать-то будет?»

Сколько на счету Третьяченко таких бандеровцев, не знает даже он сам.

А напротив умоляюще сияли глаза любимой женщины.

– Маш... – я растерянно помялся. – Видит Бог, как я тебя люблю. – Она опустила голову и снова потянулась за сигаретой. – Я жить без тебя не могу. Давай уедем на хрен отсюда. Ну, честное слово.

– Куда уедем, Илюш? – голос ее звучал глухо. – Куда? В твою съемную квартиру у метро?

– Скоро я получу российское гражданство. Поступлю в университет, заочно окончу. Работа у меня перспективная, карьера... Купим мы и квартиру, и все остальное. Чтоб стать генеральшей, – криво пошутил я, – надо выйти замуж за лейтенанта. Я, Маш, всё для тебя сделаю! Я всю жизнь тебе посвящу! Но пойми, я не могу этого не опубликовать.

Маша подошла к столу, взяла чистый стакан, зачем-то нервно протерла его салфеткой. Взгляд ее быстро твердел, будто внутри нее, укрепляя внутренний стержень, закручивали какую-то тяжелую гайку. Словно на что-то решившись, она выдохнула и взглянула на меня в упор.

– Ладно. Давай мы с этим позже разберемся. В конце концов, я по тебе скучала и приехала не только за этим. Жаль будет, если мы не воспользуемся свободным номером. Правда, Илюш? Подожди, я сейчас вернусь.

Она улыбнулась, чмокнула меня в щеку и скрылась за дверью ванной; зашумела вода. Разложив постель, я походил по комнате.

Минут через десять в дверь негромко постучали. Я открыл дверь и тут же был ослеплен сильным ударом в лицо. Раздался отвратительный хруст, в глазах потемнело. Я попытался прикрыть голову, но меня ударили снова, еще сильнее. Я упал на пол, и меня начали избивать ногами. Били профессионально, не в шутку: уже через несколько ударов я не чувствовал ничего, кроме оглушающей боли. Меня схватили за шиворот, проволокли в апартаменты, бросили на пол, придавили ногой голову. Я попытался приподняться, но в мозгу вдруг вспыхнули разноцветные брызги, все мышцы вмиг ослабли, по голове что-то обильно потекло, и не отключившиеся еще рецепторы определили – о мою голову разбили стоявший на столе графин. Очень хотелось вырубиться, но сознание не покидало – видимо, от страха за Машу. Страшно было еще и потому, что нападавшие делали свое дело очень тихо. Не орали матом, не издавали никаких других деморализующих звуков – просто методично меня забивали. Целенаправленно. Молча.