Эдуард Багиров - Идеалист

Выгуливать ее собаку я тоже наотрез отказывался. Ну вот что, что мне делать, если я терпеть не могу собак? А совместные походы в магазины так и вовсе вызывали у меня приступы натуральной паники вкупе со вспышками ненависти к человечеству. Да и вообще находились сотни причин, которые в итоге и пускали ко дну очередную неудавшуюся ячейку общества.

Потому что как ни крути, а любовь состоит из абсолютного, по умолчанию, доверия и взаимопонимания друг друга с полуслова. А какое может быть взаимопонимание между людьми, у которых из общего – лишь куча социальных условностей и крыша съемной квартиры над головой?

И что мне оставалось делать? Правильно – не париться. Вот я и не парился. Засыпал и просыпался с той, которая попадется под руку, но чаще один.

И вот, увидев Машу, я чуть ли не впервые в жизни почувствовал, что – все. Все уже случилось. Теперь просыпаться с другими женщинами мне станет куда сложнее.

– Да ты что, брат! – Стас вытаращил глаза, едва услышав от меня соображения по поводу сегодняшнего происшествия. – И думать забудь! Вообще ее из головы выкинь. Ты вообще понимаешь, на что разеваешь хавало?

– Понимаю, – уныло кивнул я, разливая уже осточертевшую за сегодня водку. Опьянение волнами расходилось по телу, но голову все равно не отпускало. – Все я понимаю.

– А мне кажется, что не понимаешь. Даже если б ты не был тем, кто есть, тебя бы в пять минут стерли с лица земли к чертовой матери. А в твоем случае так и вообще... Не, ну ты спятил, что ли, совсем? Да не дай бог, чтоб ты просто оказался у Третьяченки в поле зрения! А уж если он вдруг чего заподозрит насчет Машки, то тебя вообще на хер заживо дотла сожгут. Понимаешь?

– Понимаю, – снова кивнул я.

– Не понимаешь, – грустно констатировал Стас. – Ладно, расскажу еще кое-что. В общем, ухаживал за Машкой один парень. Долго ухаживал, любил ее сильно. Еще с универа, он там учился с нами вместе. Ну, как бы она и не против особо была, он ей тоже нравился, но без фанатизма; Машка в этом смысле вообще разборчива очень и на каждого подряд не бросалась никогда. Просто хороший парень...

– И чего? – я чуть улыбнулся. – Третьяченко его убил и съел?

– Чего ты лыбишься? Не знаю, кто кого убивал и съедал, но практически в одно время с переездом Машки к Третьяченке этот парень пропал.

– Как пропал? В каком смысле?

– Да в самом прямом. Тупо рассосался с горизонта, как и не было никогда.

– Куда? – недоумевающе вопросил я. – Как рассосался?

– Илюх, – подался вперед Стас. – Ты совсем не врубаешься, что ли, с кем связался? Вот сам подумай, куда он мог пропасть. Просто пропал, и все. Мать его тревогу подняла, все морги и ментовки обзвонила, всех знакомых на уши поставила, в розыск его объявили практически сразу.

– И что, не нашли? Может, куда-нибудь на Гоа от расстройства с концами отвалил?

– Да какое Гоа, старик... Я ж тебе говорю, пробили по всем щелям и инстанциям. За границу Украины он не выезжал, документы все остались дома, мобильник просто как-то сам по себе перестал подавать сигналы, и все, нет человека. Как и не было никогда. Мать еще полгода металась по ментовским кабинетам, она ведь одна его растила да поднимала, единственный сын. Но долго не выдержала: слегла, да и сгорела за неделю. Умерла.

– Ничего себе, – я чуть не поперхнулся. – И что? А что Маша?

– А шо Маша? Она ж железная, блядь, леди. С виду спокойна и невозмутима, как шагающий экскаватор. Но вот как-то раз мы напились с ней вот тут у меня, ну и я осторожно так спросил, что она об этом думает. А она вдруг расплакалась, чего на моей памяти вообще ни разу не случалось, и сказала, что подозревать-то она может кого угодно, но что это изменит? И что как-то раз в запале не выдержала, да и спросила у самого Третьяченки прямо в лоб, что, мол, ты, скотина, сделал с таким-то и таким-то?

– И что Третьяченко?

– Просто пожал плечами и преспокойно ответил, что впервые о таком слышит. И даже, типа, готов посодействовать в поисках, раз ей так дорог этот ее однокурсник. Ну, тут она вообще все сразу поняла. Стал бы этот ревнивый козел помогать ей молодого парня разыскивать, ага.

– Замечательная история, – я потянулся за сигаретой, прикурил.

– Я тебе и говорю, хрен чего докажешь. Невозможно проломать башкой глухую стену. Так что не совался бы ты туда, Илюха. Оно тебе надо?

– Похоже, что очень, – я снова механически потянулся к бутылке, налил. – Очень, очень надо. Никуда я теперь не соскочу. У тебя никогда не бывало, что вот просто посмотришь на человека, и сразу ясно, что это твое, без вариантов?