Скарлетт Томас - Операция «Выход»

Хелен объясняет что-то про унитазный бачок.

– Чем тут пахнет? – вдруг спрашивает Люк.

– Пахнет? – говорит она странным голосом.

– Я сказал что-то не то?

– Нет, но… – Хелен улыбается. – Это приятный запах?

– Да. Он…

– На что он похож?

– Не знаю. Он удивительный. Я никогда…

– О господи. У тебя ведь дома нет запахов, правда? Она это так произносит, что Люку кажется: его дом критикуют. И она права, там на самом деле ничем не пахнет – просто домом. Ничем. А запах в ванной Хелен неописуемо прекрасен.

– Это он? – Она открывает небольшую склянку и подносит к носу Люка.

– Нет, не совсем.

Хелен дает ему понюхать еще несколько склянок. Оказывается, этот запах – комбинация восстановителя для волос (роза), шампуня (мята), масла для ванны (розмарин), отбеливателя (сосновая хвоя) – «Я не должна использовать отбеливатель, он вреден для окружающей среды, но как иначе отмывать унитаз?» – зубной пасты и трех разновидностей мыла: с ароматами розы, вереска и цветков апельсинного дерева.

– Это ведь цветочные запахи? – говорит Люк. Он вспоминает неясные запахи девушек, побывавших у него в спальне за все эти годы. Порой он улавливал отдаленный намек на что-то подобное, но чаще всего их запахи были слабыми и слегка ядовитыми. Люк раньше никогда не нюхал цветов – ими не пахли ни мыло, ни девушки, вообще ничто не пахло.

– Да, – говорит Хелен. – Они из эфирных масел созданы, почти все.

– А настоящие цветы так же пахнут?

– О да. У меня на кухне растет мята, а в саду осталось еще несколько роз. Я могу показать тебе. Завтра.

– Завтра?

– Ну, когда ты проснешься.

– Круто. Спасибо, Хелен.

– Ты многое пропустил в жизни, а? – говорит она печально.

Люк задумывается.

– Не знаю, – отвечает он. – Я не знаю, насколько мир богаче того, что я вижу. Я не представляю, что там, снаружи. Что бы там ни было, полагаю, это пропустил.

Его спальня и пахнет, и выглядит абсолютно непривычно. Спальни, которые показывают по ТВ, зачастую очень похожи одна на другую. Стены в них обычно не заставлены книгами сверху донизу, и на туалетном столике не лежат слегка потрепанные свернутые полотенца («Это для тебя. Не стесняйся, прими душ или ванну».) Также в комнате есть старинное на вид зеркало, стоящее напротив пыльного камина, а пол усеян журналами, которых Люк никогда раньше не видел – «Городские границы», «Запасное ребро» и «Тайм-аут». На кровать, похожую скорее на диван, наброшены симпатичные покрывала из плотной набивной ткани.

Здесь темно, как в спальне у него дома. Единственное место, где он когда-либо видел солнечный свет – это экран телевизора. Если ему вообще предстоит увидеть солнечный свет в реальной жизни, тот наверняка окажется таким же необычным, как и все, что он видел в этом путешествии. Будет ли у света запах? Какое от него будет ощущение? В углу, рядом с туалетным столиком, стоит невысокий деревянный гардероб. Люк подходит и проводит по нему руками. Древесину получают из деревьев. Люк это знает. Но раньше он никогда не трогал дерево. Это дерево, но ведь оно не живое. Каким, интересно, будет на ощупь настоящее дерево? И погоди-ка, здесь есть еще кое-что – нечто поразительное – кусок ткани, свисающий с одной из ручек шкафа. Это самая мягкая штука, какую Люк трогал в жизни. Она квадратная – красный квадрат из этой невероятной материи, усыпанной нарисованными цветами.

Он прижимает его к лицу. У Хлои были трусы из похожей ткани – он помнит это, и помнит, что ему не разрешалось к ним прикасаться, когда она их снимала, потому что ей это казалось странным. Возможно, это была одна из причин, почему она так бесследно пропала: Люк хотел потереться лицом о ее трусы. Эта материя пахнет цветком – может, одним из тех, в ванной. Такая мягкая. Не оторваться. Он кладет ее на столик, пока снимает скафандр и почти всю одежду, но потом, как наркоман, вновь хватается за нее. Она приятней, чем флис. Он берет ее с собой в кровать и гладит ею свои ноги.

Это чудесно, но ему все равно хочется вернуться домой.

Внизу, в гостиной, Шантель перечисляет черты сходства между Джули и ее мамой.

– Волосы, конечно, другого цвета, но в принципе одинаковые.

– Значит, совсем не одинаковые, – говорит Дэвид, зевая.

– Одинаковые глаза, – продолжает Шантель. – Ну, форма.

– Тоже, значит, не одинаковые, – упорствует Дэвид.

– Ты действительно на нее похожа, – говорит Шарлотта. – Сразу видно – мама и дочка.

Коттедж немного напоминает дом Джули в Эссексе – каким тот был до маминого отъезда – и даже слишком. Джули узнает индейский коврик на полу гостиной; это их старый коврик из дома в Бристоле, где они жили давным-давно. На Уинди-Клоуз она его не видела: папа никогда не любил подобные штуки. Впрочем, два книжных шкафа в этой комнате знакомы ей больше – отселяясь, мама забрала их с собой, и большинство книг в придачу: вот ее учебники времен политехникума, вот книжки, названия которых Джули помнит с детства – «Женщина на краю времени», «Почувствуй страх и поступи наперекор», «Лишний жир – феминистская тема», «Женщины, которые любят слишком сильно», – а вот романы Урсулы Ле Гуин, Элис Уокер, Тони Моррисон и Майи Анжелу. Джули помнит, как она лежала на полу гостиной, рисуя акварели, смотря ТВ или жуя бутерброды с повидлом, лежала и пялилась на книжные полки под потолком, которые, казалось, никогда никуда не денутся. Она прочла названия этих книг, должно быть, по несколько сотен раз, но ни одну из них так и не раскрыла. А потом они исчезли.