Жозе Сарамаго - Книга имен

И мысль, которую потолок подал сеньору Жозе, заключалась в том, чтобы прервать отпуск и выйти на службу: Скажешь шефу, что уже достаточно окреп, и остаток дней используешь в другой раз, но это, разумеется, в том случае, если найдешь способ выбраться из тупика, где оказался сейчас, — все двери закрыты, ни малейших следов или примет. Шеф удивится, что чиновник появляется на службе, хотя вовсе не обязан и его не отзывали из отпуска. Я тебе так скажу — то, чем ты занимался в последнее время, повергает в еще большое изумление. Да я жил себе спокойно, пока не бросился, как одержимый, искать женщину, даже не знающую о моем существовании. Ты знаешь, и это главное. Конечно, лучше было бы махнуть на все это рукой. Может быть, может быть, но помни, беспредельна не только мудрость потолков, но и число неожиданностей, которые преподносит нам жизнь. Что ты хочешь сказать этой тухловатой сентенцией. Что дни идут за днями и ни один не повторяет другого. Ну, это уж просто пошлость, и не говори мне, что в таких вот плоских банальностях заключена мудрость потолков, с пренебрежением отозвался сеньор Жозе. Ты ничего не знаешь о жизни, если думаешь, что есть в ней что-нибудь еще, ответил потолок и замолк. Сеньор Жозе встал с кровати, запрятал мандат в шкафу, меж документов епископа, потом взял свою тетрадь с заметками и занес в нее все разочарования сегодняшнего утра, особо отметив неприятную манеру аптекаря и его режуще острый взгляд, а в конце приписал, выдав эту идею за свою: Думаю, что мне будет лучше выйти на службу. Пряча дневник на прежнее место, под матрас, вспомнил, что не обедал сегодня, и ему напомнил об этом не желудок, но голова, ибо со временем люди, питающиеся нерегулярно, перестают слышать будильник аппетита. Останься сеньор Жозе в положении отпускника, для него не составило бы ни малейшего труда залечь в постель на весь день, проспать обед и ужин и, быть может, всю ночь до утра, по доброй воле впав в оцепенение, столь свойственное тому, кто желает отвернуться от неприятных жизненных явлений. Но назавтра предстояло идти работать, а потому следовало питать организм, ибо нельзя было допустить, чтобы, утирая ледяную испарину, одолевая приступы дурноты, снова вызывать деланое сочувствие коллег и нетерпение начальников. Он взбил в тарелке два яйца, добавил туда же несколько ломтиков колбасы, добрую щепоть крупной соли, вылил на сковороду оливкового масла, дождался, когда закипит, — приготовление яичницы было единственное его кулинарное умение, все прочие сводились к открыванию консервов. Получившийся омлет он съел медленно, маленькими, геометрически правильными кусочками, растягивая процесс как можно дольше, но не оттого, что смакован, а для препровождения времени. А главное — ему не хотелось думать. Воображаемый и метафизический диалог с потолком был пользителен уже и тем, что помог обнаружить, какая глубочайшая растерянность царит у него в душе, какой панический страх когтит ее при одной мысли о том, что ему больше нечего делать в этой жизни, если, как он имел все основания опасаться, розыск неизвестной женщины завершился. В горле стоял ком, словно в те времена, когда в детстве дразнили его, доводили, желая и до слез довести, а он сопротивлялся, держался изо всех сил, но слезы в конце концов все же выступали на глазах, вот как сейчас. Он отодвинул тарелку, уронил голову на скрещенные руки и заплакал без стыда, благо некому теперь было смеяться над ним и стесняться тоже некого. В подобных случаях потолки ничем не могут помочь огорченным людям и терпеливо ждут наверху, когда стихнет буря, изольется душа, устанет тело. Так случилось и с сеньором Жозе. Через несколько минут ему стало легче, резко вытер слезы рукавом рубашки и пошел мыть посуду. Впереди у него целый день, а делать решительно нечего. Подумал — не навестить ли пожилую даму из квартиры в бельэтаже, направо выложить ей более-менее откровенно все, что случилось, но подумал-подумал и передумал по тем соображениям, что какой, мол, в этом смысл, она рассказала ему все, что знала, и еще, чего доброго, спросит, на кой дьявол Главному Архиву горы сворачивать ради обычнейшей, ничем не примечательной женщины, а ответ, что, мол, для Главного Архива Управления ЗАГС мы все равны, ибо ведь и солнце ежедневно восходит для всех и каждого, звучать будет не только вопиюще глупо, но и режуще фальшиво, и кое-чего не следует произносить в беседе со стариками, если не хочешь, чтобы они рассмеялись тебе в лицо. В надежде, что мимо его внимания прошло что-нибудь интересное или что появились первые упоминания о ком-то, многообещающе вступившем на трудные дороги славы, сеньор Жозе отыскал в углу кипу старых журналов и газет, из которых уже вырезал заметки и фотографии. Он вернулся к своей коллекции.